Категория: Компании
Дата: 25 апреля 2022 07:00

Есть риск, что мы вернемся в 1996 год и к зарплатам в $150. Инвестбанкир Игорь Мазепа о будущем бизнеса и возможностях послевоенного времени. Интервью

Forbes

С основателем и владельцем инвесткомпании Concorde Capital Игорем Мазепой Forbes делал большое интервью ровно год назад. До войны Мазепа оценивал собственный бизнес и инвестпортфель в несколько сотен миллионов долларов. В последние годы компания функционировала как фонд прямых инвестиций и была стратегическим инвестором сразу в нескольких различных бизнесах. Предполагалось, что крупнейшая инвестиция Мазепы – сеть медицинских клиник «Добробут», где ему принадлежит 21,43%, в 2022 году вырастет до $200 млн

Сейчас Мазепа считает, что стоимость почти любого украинского актива близка к нулю, а профессия инвестбанкира фактически исчезла. Мазепа всегда был критично настроен к экономическим инициативам власти, но теперь говорит, что многие шаги своевременны и правильны. Как бизнесмен планирует выживать во время войны и каким видит будущее украинского бизнеса.

Это сокращённая и отредактированная для ясности версия интервью.

Вы были готовы к тому, что начнется полномасштабная война с Россией?

Нет, не был. Вся страна не была готова, начиная с бизнесменов, которые не хотели в это верить, заканчивая правительством и военными. Ведь в голове не укладывалось, что Сталинград и Курская дуга могут когда-нибудь еще повториться ракетными обстрелами и десятками тысяч погибших.

23 февраля вы были на встрече президента с бизнесом. Тогда хоть кто-то из присутствующих верил в то, что нападение России произойдет?

Вся команда Зеленского, в том числе армейские чины, выражали некую уверенность и позитивные настроения. Но шапкозакидательства и высказываний, что войны точно не будет или, если она будет, то мы обязательно победим, – не было.

Одна из целей этой встречи – поддерка бизнесменов, устранение нервозности. Это удалось. Обменялись мнениями и разошлись удовлетворенные тем, что президент, правительство и военные чувствуют себя уверенно. Думаю, что они тоже не верили до конца в полномасштабную войну.

Как и где вы застали начало войны?

У себя дома, в коттеджном городке «Гудлайф». Он оказался прямо посредине между двумя военными зонами. Западнее от меня находится Гостомель, который стал эпицентром с первых дней войны, восточнее – Бровары, где также проходили ожесточенные бои.

Первые несколько дней я оставался дома и смотрел на войну из своего поселка. Российские вертолеты, истребители, летящие на форсаже низко над землей. Не очень комфортно, если честно.

Каковыми были ваши первые действия 24 февраля?

В шесть утра написал коллегам, что действуем по плану – собираемся в офисе. Пока добирался три часа до офиса, эмоции улеглись, и я логично подумал, что нет смысла ехать в офис. Написал, чтобы не ехали. Но с десяток моих коллег добрались до «Паруса». Первое, о чем я всем сообщил: профессия инвестбанкира сейчас «умножена на ноль». И важнейшая задача – сохранить себя и своих близких, перебраться в безопасное место, потом решим, что и как мы будем делать дальше.

Вы уехали из Киева в первый день?

Нет, выехал где-то на четвертый день, поехал в Хмельницкий, затем во Львов. Можно сказать, по делам. Наш коллега, хороший юрист, был танкистом и участвовал в боях на Донбассе в 2014–2015 годах, сразу мобилизовался и уехал в часть. Там им не выдали ничего кроме танка и снарядов. И мы начали им помогать. Стояла задача экипировать танковое подразделение.

Так я присоединился к группе волонтеров и в итоге какое-то время занимался покупкой и доставкой необходимого для армии. Подключил свои связи. Например, с формой для сотни бойцов нам помог мой друг, первый вице-президент Концерна «Галнафтогаз» (ОККО) Василий Даниляк. Получилось так, что заправщики ОККО из трех областей отдали свою униформу танкистам.

Какие бизнес-решения принимались в отношении коллектива: были сокращения или вынужденные отпуска, «урезали» зарплаты?

Коллектив в полном составе продержался два месяца. Мои надежды на быстрый мир не оправдались. Есть понимание, что мы заходим в сложный, длительный военный марафон. В нем нет места для довоенного бизнеса. Сейчас уже запустили процессы по переформатированию команды. Несколько дней назад объявил, что примерно с третью коллектива мы, к сожалению, вынуждены попрощаться, а треть будет работать на аутсорсе, остальные работают.

С кем прощаетесь?

С командами проектов, не востребованных во время войны. Например, мы на время замораживаем стартап KupiPai. Уйдут ценные сотрудники, яркая команда. Какое-то время готовы выплачивать компенсации в размере 5000–7000 грн в месяц.

В 2008 году для бизнеса Concorde Capital ситуация была хуже. Но мы ее прошли, считаю с достоинством. И, кстати, со многими людьми, которых тогда потеряли, позже снова начали работать. Надеюсь, и в этот раз так будет.

Сколько потерял от войны бизнес Мазепы

Сколько стоил Игорь Мазепа 23 февраля, какова оценка инвестпортфеля компании?

Это были сотни миллионов долларов. Где-то две трети нашего портфеля – это Private Equity, треть – комиссионный бизнес. Последний фактически пропал. А стоимость почти любого украинского актива сейчас близка к нулю. Война продолжается, и мы не понимаем, сколько что может стоить и как оценивать. Даже если физически актив остался, его невозможно оценить.

Пытались ли вы загодя как-то переформатировать бизнес и инвестиции, учитывая нарастающие риски?

Наверное, какие-то бизнес-решения надо было принимать еще осенью 2021-го, когда появились сигналы от американской разведки. Но был пик потребительского спроса, рынки росли, все бежали покупать и инвестировать. Кроме того, чем крупнее бизнес, тем сильнее его инерция. А у Concorde много инвестиций в большие проекты. Например, в «Добробуте» была запущена инвестпрограмма на $50 млн. Остановить реконструкцию огромной клиники нельзя, а продать такой крупный бизнес за несколько месяцев невозможно.

Вы уже посчитали общие потери от войны, есть план как их компенсировать?

Пока сложно планировать дольше, чем на две-три недели. И нет понимания, каким будет дальнейший ход войны, что и где разрушится. К счастью, у нас пока ничего не разрушили и не сожгли. Операционное компании, в которые мы инвестируем, не дозаработают порядка $50 млн.

Если после окончания войны наши объекты останутся физически целыми, они точно будут иметь какую-то стоимость.

В первую очередь речь о цементных заводах, которые сейчас простаивают. Благодаря менеджменту неплохо показал себя янтарный бизнес, который вышел на оптимальную мощность. Это направление вызывает оптимизм, хотя и там количество янтаря на кубический метр оказалось ниже, чем рассчитывали.

В первые дни войны приятно удивил газовый бизнес: одна из скважин загазовала. Но это не приносит дивидендов, а потребует дальнейших инвестиций.

Потребительский спрос катастрофически упал, например, в апреле MakeUp восстановит порядка 40% своей довоенной выручки, «Добробут» – 25%.

А что с инвестициями в ценные бумаги?

Я не слишком оптимистично относился к буму на фондовом рынке, мы сокращали свой портфель и структурировали портфель клиентов. Нас также обошла история с зимним хайпом в украинские евробонды и ОВГЗ. Тут повезло.

Если ситуация не улучшится до 1 сентября и дети пойдут в школы в Европе, думаю, что до 50% уехавших не вернутся

Загородные комплексы «Гудлайф»» и Shelest никак не пострадали, они не были в оккупации?

Физически они целы, но проекты загородной недвижимости еще долго будут неликвидными, поскольку потребительский спрос будет низким. Две трети страны не работает, около 5 млн человек выехали за границу. На 3–4 месяц войны мы получим огромное количество безработных, вынужденных жить на скромные пособия, которые будет выплачивать государство. Есть риск того, что мы вернемся в 1996 год, к зарплатам в $150 в эквиваленте, и это будет считаться нормой.

То есть у элитного загородного комплекса не будет клиентов?

Сейчас мы обсуждаем разные бизнес-модели для Shelest, при каких условиях открываться. Важно сохранить коллектив, дать возможность работать людям. Поэтому мы откроемся, даже если будет понимание, что это не покроет наших амортизационных затрат. Пока работаем над тем, чтобы принять и разместить в Shelest 120 детей-сирот. По сути – большой детский дом. Часть расходов понесем мы, акционеры комплекса, а часть возьмут на себя международные благотворительные фонды.

Ваша крупнейшая инвестиция – это «Добробут»? Насколько просела выручка и посещаемость клиники по сравнению с довоенными показателями?

До войны «Добробут» географически был представлен только в Киеве и Киевской области. Посещаемость упала катастрофически. Основная наша целевая аудитория – молодые женщины фертильного возраста с детьми – выехала за границу или в западные области. И большой вопрос, какая часть из них вернется в страну.

Если ситуация не улучшится до 1 сентября и дети пойдут в школы в Европе, думаю, что до 50% уехавших не вернутся. Это негативно отразитсятся на потребительских рынках, рынке труда, а в долгострочной перспективе – на демографии всей страны.

Кстати, за счет наших переселенцев Европа неплохо поправит свою демографическую ситуацию. Это только на первый взгляд кажется, что для них наши переселенцы — это тяжелая ноша. На самом деле — это приток свежей крови и между европейскими странами уже есть конкуренция за наших людей.

Давайте вернемся к «Добробуту».

Все это время некоторые клиники «Добробута» были закрыты, пока мы не привлекли деньги благотворительных фондов – Direct Relief International, Children of War Foundation и University of Miami Global Institute. Сейчас оперативно открываем, клиники, которые простаивали.

В первый месяц войны «Добробут» собрал 10% бюджета с выручки. В апреле мы прогнозируем около 25% довоенной выручки. Без поддержки фондов клиника не смогла бы функционировать. В апреле смогли запустить бесплатную медицинскую помощь для жителей Ирпеня, Бучи и Гостомеля. Война побудила к открытию новых клиник во Львове и Ивано-Франковске. Также врачи «Добробута» принимают пациентов в партнерской клинике в Черновцах. Мы планировали расширяться в регионы, из-за войны пришлось ускориться.

Как восстановить страну

Вы критиковали власть в последние месяцы перед войной, а как сейчас оцениваете экономическую политику?

Я редко хвалю правительство, но большинство шагов, предпринимаемых экономической властью в военное время, поддерживаю. Чётко сработал НБУ с ограничениями по выводу капитала и установкой твердого валютного курса. Нынешний рыночной курс отличается на 10% от официального, это вполне рабочая цифра. Решения Кабмина о снижении налогов, поддержке предпринимателей тоже ок.

Не могу не спросить: еще в январе вы говорили, что правительство – обезьяна с гранатой. Но это те же люди, что произошло?

Экономический блок правительства всегда де-факто исполнял волю администрации президента. Они не мозг этих решений, а руки. Здесь ничего не поменялось. Но в военных условиях быстрые решения и упрощение многих процедур – это целесообразно.

Будет востребовано все, что связано с пищевой промышленностью. Угроза голода из-за войны России и Украины стимулирует агрорынки.

Что должно делать правительство, чтобы помочь экономике и бизнесу в это время?

Главная задача власти – военная победа над Россией. Пока идет война, мы теряем около половины нашего ВВП: мы снизимся примерно на 45–50%. Грубо говоря, день войны нам обходится в $300 млн не заработанного ВВП. Не говоря уже о разрушенных домах, инфраструктуре и самое главное – о погибших. Поэтому нужно делать все, чтобы остановить войну.

В мирный договор я больше не верю. Это должна быть военная победа, возвращение наших территорий. Плюс правительство должно сосредоточиться на отмене любых торговых ограничений со всем миром, будь то квоты, пошлины и пр. Это усилит привлекательность Украины как цели для ведения бизнеса.

Сейчас много говорят о новой послевоенной экономической политике Украины. Какой рецепт нового экономического курса от Игоря Мазепы?

Отсутствие коррупции и продолжение экономических реформ. Надеюсь, что война окончательно избавит украинского чиновника от вируса коррупции. Пережитый нами шок, эмоции и боль должны мощно трансформировать общественное сознание. Коррупция и совковое мировоззрение должны окончательно исчезнуть как явление.

Поддержка западных стран и потенциальные многомиллиардные инвестиции не должны остановить начатые реформы. Антикоррупционная инфраструктура, местное самоуправление, независимые набсоветы госкомпаний… все это должно обязательно вернуться. Не должно быть иллюзий, что весь мир нам теперь что-то должен. Без внутренних перемен никто не даст нам сотни миллиардов на восстановление и Украину ждут темные времена – десятилетия бедности и пустоты.

Игорь Мазепа – оппортунистический инвестор. На что уже смотрите, что следует покупать после войны?

Очевидно, что огромные разрушения в стране создадут послевоенный строительный бум. Это подтолкнет все близкие к строительству индустрии и сырьевые рынки.

Наверняка будет востребовано все, что связано с пищевой промышленностью. Угроза голода в ряде стран из-за войны России и Украины стимулирует агрорынки.

Выборочно будет бум IT-сектора. Но продуктовые и сервисные компании, завязанные на внутреннее потребление и розничный рынок, просядут.

Профессия инвестбанкира какое-то время точно будет в забытье. Бума сделок не случится.

Что вы намерены делать в дальнейшем?

Меня рано списывать со счетов. В послевоенное время всем нужны деньги. Несмотря на то, что Украина – бренд, топ во всем мире, привлечь финансирование будет непросто. Потребность в таких людях, как я, будет расти.

Материалы по теме