«Легко любить Украину до глубины души. А вы полюбите ее до глубины собственного кармана», – говорил аграрий, благотворитель и один из инициаторов созыва Центральной Рады Евгений Чикаленко. Книга «Пан» о жизни Чикаленко вышла в издательстве «Брустуры». Forbes Ukraine публикует отрывок о том, как самый известный землевладелец XIX века стал меценатом украинской культуры
Купуйте річну передплату на шість журналів Forbes Ukraine за 1259 грн замість 1799 грн. Якщо ви цінуєте якість, глибину та силу реального досвіду, ця передплата саме для вас. В період акції Christmas sale діє знижка 30% 🎁
В конце XIX века предприниматель Евгений Чикаленко заработал значительное состояние на сельском хозяйстве. Секрет его успеха – в инновациях, которые он не опасался тестировать и масштабировать. Чикаленко закупал американские плуги, сеялки, сноповязалки, экспериментировал с новыми сортами культур, внедрял новые удобрения.
Другая ипостась Чикаленко – меценат. Он тратил сотни тысяч рублей на десятки украинских проектов – газеты, школы, научные и популярные издания в Киеве и Львове. «Средствами Чикаленко создавалось украиноязычное медиапространство в те времена, когда украиноязычность была далеко не мейнстримом», – рассказывает исследователь украинского предпринимательства Татьяна Водотыка. В доме Чикаленко в Киеве встречалась национальная культурная элита – писатели, историки, композиторы, которым благотворитель выплачивал «стипендии».
После победы большевиков в 1917 году Евгений Чикаленко потерял все, но оставался полезным украинству до самой смерти, пишет в книге «Пан. Роман о Евгении Чикаленко» литературовед Степан Процюк.
Книга выходит в октябре в издательстве «Брустуры». Forbes публикует отрывок из романа о том, что побудило Чикаленко стать меценатом украинской культуры и какими принципами пользовался благотворитель. Один из них – финансово поддерживать даже тех украинских авторов, которых он лично не считал талантливыми.
Степан Процюк
автор книги «Пан. Роман о Евгении Чикаленко»
Поэт, писатель и литературовед Степан Процюк работает в жанре экзистенциально психологической прозы. Он является автором более 30 книг и лауреатом ряда литературных наград, в частности отличия «Золотой писатель Украины». Первый роман Процюка «Инфекция» о русификации украинцев вышел в 2002 году и был номинирован на Шевченковскую премию.
Весною 1895-го скончалась 10-летняя дочь Чикаленко Евгения. Семья похоронила ее в Перешорах. Отец, плача, решил ее приданое использовать для общественного дела. Это не означало, что он недостаточно любил свою дочь. Это и была форма высшей любви.
Он вносит 1000 рублей в редакцию «Киевской старины» в качестве премии за талантливо написанную украинскую историю в одном томе. Труды с имперской точки зрения не интересуют Чикаленко. Историков, талантливых и украиноцентричных, не густо. Наконец, такую историю написал молодой ученый-патриот Украины Василий Доманицкий.
Он умрет в возрасте Христа, убитый туберкулезом легких. Сын священника из Черкасской области, любимец всех честных украинцев, талантливый, фанатично трудолюбивый и болезненный уже с молодости, Доманицкий зажигал всех безоговорочной верой в будущее Украины. Он работал до последнего дня, будучи безнадежно больным.
Книга «Пан» о жизни Евгения Чикаленко выходит в октябре в издательстве «Брустуры». Forbes публикует отрывок о том, какими принципами пользовался меценат Фото издательство «Брустури»
Сначала не верил, что умрет – и никто не верил. Из Франции тело долго доставлялось в Украину. Целые толпы крестьян ждали, чтобы попрощаться с Василием Доманицким, женатым на видении украинского будущего.
В общем, национальная жизнь в конце XIX века в большой Украине, как пишет Евгений Чикаленко, была «так придавлена, так угнетена, что ничем себя проявить не могла». Но тень дорогой дочери призвала к первому финансовому подвигу для украинства.
В тогдашней Галиции украинская жизнь развивалась лучше, без тени двуглавого орла. Грушевский призывает украинское гражданство собирать пожертвования для строительства академического дома во Львове.
– Пусть юные великоукраинцы едут учиться во Львов! – говорили одни поклонники нашего дела.
– Они пересадят галицкий пыл в создании Украины на нашу почву! – прикидывали настоящие романтики.
– Но вы идеализируете галичан, – возражали скептики.
– Там на первом месте карьеризм и кофейная жизнь!
– Там много выдающихся украинцев! Самый первый – Франко! – спорили приверженцы равновесия.
– Львов – европейская свалка! – не сдавались скептики. – Там самые плохие чиновники!
– Сама атмосфера Львова, все-таки частично украинского, вдохновляет! Количество порождает качество! – сторонники равновесия не считались с галичанофобией.
– Но их молодежь, дети украинцев, в первую очередь думают о том, как кто стоит, как он ситуирован и какова у него реальность, – уверяли галицкие скептики.
– Мы должны перемешиваться и общаться! Из этого замеса вырастет украинское государство! – утверждали самые дальновидные.
Евгений Чикаленко думал о своей новопреставленной дочери Евгении. Почему она так рано скончалась? Каков был в этом смысл? Евгений и Евгения. Слезы текли из его глаз, падая на рукава. Он не любил, чтобы кто-нибудь, даже жена Мария, видел его слабости. Но наедине таки заливался слезами, словно омывая этим сильнейшим проявлением любви и тоски свою дорогую дочь в тех мирах, где нет ни печали, ни вздоха.
Вдруг вздрогнул. Он уже подготовил, а сейчас будет высылать Грушевскому двадцать пять тысяч рублей. Это была большая сумма. Но Евгению не было жаль такого пожертвования. Напротив, он не придумал ничего более весомого и лучшего, чем возможность обеспечить недорогое жилье во Львове для юношей и девушек из большой Украины.
Это не он придумал. Это благословляла отца на меценатство деньгами, которые должны были пойти на ее приданое, умершая девочка, которую папа очень любил и при ее жизни, и после ее смерти, сменив безопасный путь землевладельца на тяжелый и тернистый путь мецената для украинства, чтобы хоть оно не умерло младенцем, как его самая дорогая дочь.
***
В 1898-м киевским генерал-губернатором был назначен Драгомиров, которого называли «хитрым малороссом». У него действительно были симпатии к украинству, конечно, очень умеренные. Возможно, его прапрадед, казак Драгомир, отзывался в генах высокопоставленного чиновника – и Драгомиров ничего не мог с этим поделать.
Во всяком случае, он разрешил печатать в «Киевской Старине» украинскую беллетристику. Евгений Чикаленко начинает платить за рассказы и повести Михаилу Коцюбинскому (которого недолюбливал, считая «сахарно» льстивым и не чувствуя, конечно, психической драмы этого едва ли не лучшего в то время украинского писателя, чья проза лучше всего годилась для переводов, но не в то время родился Михаил Коцюбинский), Борису Гринченко (которого также недолюбливает за тяжелый характер, но отдает должное), Николаю Чернявскому и своему позднему другу Владимиру Винниченко (которого любил как человека и писателя, что не мешало Чикаленко наголову раскритиковывать ряд его романов и драм).
Петербургские украинцы тоже не дремали. По крайней мере, какая-то часть из них. Сообразили, что скоро будет тридцатипятилетний юбилей литературного труда Даниила Мордовца, чей прадед, как утверждали, имел связь с Мазепой и хранил архив со старинными казацкими документами.
Евгений Чикаленко с удовольствием уехал в Петербург, где еще ни разу не был. Он наблюдал, как быстро начал писать по-украински Даниил Мордовец, когда получал оплату, равнозначную российской (иное дело, что Мордовец был неглубоким и умеренно талантливым беллетристом; но на безрыбье и рак рыба).
После большевистской победы в 1917 году Евгений Чикаленко потерял все, но оставался полезным украинству до самой смерти, пишет в книге «Пан. Роман о Евгении Чикаленко» литературовед Степан Процюк. Фото Wikipedia
В Петербурге Чикаленко посетил философа Владимира Лесевича, родом с Полтавщины, который на исходе своей жизни будет болезненно жалеть, что не отдал своих умственных сил для развития украинства. Здесь он познакомился с Владимиром Леонтовичем, который был зятем философа и, как называл себя и его Чикаленко, крупноземельным землевладельцем.
Они начали видеться каждый день, еще не зная о том, что будут когда-то финансировать газету «Рада», без которой речь не шла о духовном росте украинцев, слишком медленном, но непрерывном.
– Говорят, два ваших брата враждебно относятся к украинству? – дипломатично поинтересовался Евгений. Однако Владимир Леонтович был спокоен: — Мой прадед был бунчуковым товарищем на Гетманщине!
– Это, кажется, высокий военный ранг? – уточнил Чикаленко.
– Высший, – тихо и гордо ответил Леонтович.
– Я ведь еще знаю вас как Левенко из галицкой «Зари».
– Так это я, – оживился Леонтович. – Но по специальности я юрист. Украинство мне по-серьезному привил Василий Симиренко!
Василий Федорович Симиренко был сыном известного сахарозаводчика, богача. Да и сам унаследовал коммерческий разум, замешанный на любви к украинству. В этом разговоре Леонтович и Чикаленко также не знали, что газеты «Рада» не существовало бы без этого человека, впервые упомянутого в их разговоре. Подобное притягивает подобное.
***
Летом 1897 года Евгений находился в Перешорах Одесской области. Хотя в последнее время он немного забросил собственное хозяйство, с головой погрузившись в общественные дела украинства, но средства для этих дел можно было черпать только отсюда.
Но однажды едущий поездом из Одессы в Киев, вдруг отчетливо увидел перед собою то, что было закрыто за суетой будней. Его переставала интересовать земля и изощренные агрономические приключения. Его золотая мечта непрекращающегося улучшения хозяйства вдруг начала тускнеть и гнить.
Почему так произошло? Он любил землю. Гордился своими достижениями. Любил сам процесс улучшения способов ведения хозяйства. Евгений любил хозяйство и литературу. Он любил непрерывное усовершенствование хозяйства так, как любит писатель сам процесс создания новой книги.
Он сначала примеряется к теме, часто долго обдумывает, накапливает собственную энергию. Талантливый писатель должен почувствовать внутреннюю силу и радость, которые обязательны для написания важной книги. А уже после этого тонкого ощущения приступать к процессу написания.
При написании на писателя может ожидать много дополнительных неожиданностей и посторонних воздействий. Но может быть и так, что его словами, переплетенными в предложение счастливым способом, будет говорить сам Промысел Божий. И тогда человек, преимущественно с разными пороками и немалыми амбициями, таки оправдывает свое предназначение художника: очаровывать словами, потрясать души плачем или смехом, перемешивать все эмоции в большой плавильне литературного чуда, которое украшает наше бытие, очищая – различными способами! – души от житейской грязи.
Молодой хозяин убедился, что крестьянам совершенно безразличен его образ мышления. «Когда я сидел безвыездно пять лет на селе, то отдавался хозяйству всей душой, можно сказать, с энтузиазмом. Меня интересовала притом больше не материальная сторона, а желание поставить свое хозяйство образцово».
Он скупал для земельных работ американские плуги, сеялки, сноповязалки. Чиновник по особым поручениям Бертенсон в своих очерках «По югу России» (красноречивое, между прочим, название Украины) будет писать: «Заслуга Е. Х. Чикаленко состоит не только в том, что он применяет улучшенные методы возделывания земли – он ввел эти методы в сельскохозяйственную культуру местных крестьян».
Некоторые более совестливые крестьяне сами говорили молодому перешорскому хозяину с хорошим сарказмом, что, впрочем, свидетельствовало о начале понимания ситуации:
– Нам нужен плуг неудобный, чтобы выдирался из рук, а не такой, где еще и сидеть можно, потому что сразу клонит в сон! Торговать мы можем только известью или дегтем, еще чем-то таким, непригодным для еды собственным товаром!
Кроме того, крестьян пугали большие земельные просторы. Им казалось, что всевозможные новшества – не для полей с небольшими размерами.
Евгений по очень выгодным ценам для крестьян продает двадцати пяти хозяевам 250 десятин земли в Перешорах, а решает купить земли на Полтавщине. Глубинные причины продажи части перешорских земель не были связаны с хозяйственными экспериментами. В гостях у Леонтовича в Ромодане, рассматривая коммерческие предложения с помощью хозяина, он объясняет, почему так случилось:
– Знаете, на Херсонщине совсем другой тип крестьянина, чем на Полтавщине.
Начавший медленно, с недоверием открывать украинство в последние годы жизни, Владимир Леонтович несколько иронически переспросил:
– Какие же это поразительные отличия?
– Херсонщина была заселена деморализованными людьми.
– То есть?
– Они очень дружелюбны, чуть не лезут в глаза. Легко, при необходимости, будут целовать вам руку. Но в глубине души вас будут ненавидеть.
– Вот так загнули! – улыбнулся Леонтович, который не раз и не два сталкивался с вероломством.
– А полтавчане чем такие добрые?
– По крайней мере, они интересуются «Кобзарем» Шевченко из моих рук, – быстро ответил Евгений.
– То есть?
– Знаете, я часто езжу по железным дорогам, специально третьим классом. И оставляю на скамейке «Кобзарь». Так вот. Так вот, – еще раз машинально повторил Чикаленко, которого эта тема очень волновала.
– Херсонские крестьяне никогда не интересовались «Кобзарем»! А полтавские слышали о нем, по крайней мере, часть. Спрашивали, где можно купить «Кобзарь», а то и рассказывали о Шевченко народные легенды!
– Да, может, это случайность с херсонскими? – гнул свою линию мнительный Леонтович.
– Может, но слабо верится, когда такая случайность повторялась то и дело.
– Так какова причина этого? – донимал Владимир Леонтович, который также был землевладельцем и украинцем по убеждениям, как Евгений Чикаленко.
– Думаю, одной из причин является то, что предки полтавских крестьян, оседлые предки, были одинаковыми казаками при Гетманщине. Разница лишь в том, что казаки со званиями получили от Екатерины дворянство, – убеждал Чикаленко.
– То есть она купила их? – снова иронически сузил глаза Леонтович, и его усы зашевелились, передернутые гримасой печали, прикрытой юмором.
– Это правда, Владимир. Купила. Отсюда другие истоки нашей трагедии, нашей денационализированности. Кроме того, в Полтавской области крестьяне более грамотны.
– И это тоже причина вашей покупки? – снова становился по-доброму ироничным Леонтович.
– Можно сказать, что да. Я, честно признаться, несколько последних лет больше думаю над развитием нашего края, чем над скупкой собственных земель. Сколько нужно человеку? – честно объяснил Евгений.
– Это правда, – ответил Владимир, вдруг задумавшись над чем-то личностным.
Диалог продолжался. Ни Чикаленко, ни Леонтович еще не знали, что скоро будут стоять бок о бок, реставрируя душу своего народа через газету «Рада» и многие другие полезные дела, которые большевики позже, чтобы обесценить их значение, называли лампадничеством.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
