«Легко любить Украину до глубины души. А вы полюбите ее до глубины собственного кармана», – говорил аграрий, благотворитель и один из инициаторов созыва Центральной Рады Евгений Чикаленко. Книга «Пан» о жизни Чикаленко вышла в издательстве «Брустуры». Forbes Ukraine публикует отрывок о том, как самый известный землевладелец XIX века стал меценатом украинской культуры
В конце XIX века предприниматель Евгений Чикаленко заработал значительное состояние на сельском хозяйстве. Секрет его успеха – в инновациях, которые он не опасался тестировать и масштабировать. Чикаленко закупал американские плуги, сеялки, сноповязалки, экспериментировал с новыми сортами культур, внедрял новые удобрения.
Другая ипостась Чикаленко – меценат. Он тратил сотни тысяч рублей на десятки украинских проектов – газеты, школы, научные и популярные издания в Киеве и Львове. «Средствами Чикаленко создавалось украиноязычное медиапространство в те времена, когда украиноязычность была далеко не мейнстримом», – рассказывает исследователь украинского предпринимательства Татьяна Водотыка. В доме Чикаленко в Киеве встречалась национальная культурная элита – писатели, историки, композиторы, которым благотворитель выплачивал «стипендии».
После победы большевиков в 1917 году Евгений Чикаленко потерял все, но оставался полезным украинству до самой смерти, пишет в книге «Пан. Роман о Евгении Чикаленко» литературовед Степан Процюк.
Книга выходит в октябре в издательстве «Брустуры». Forbes публикует отрывок из романа о том, что побудило Чикаленко стать меценатом украинской культуры и какими принципами пользовался благотворитель. Один из них – финансово поддерживать даже тех украинских авторов, которых он лично не считал талантливыми.
Степан Процюк
автор книги «Пан. Роман о Евгении Чикаленко»
Поэт, писатель и литературовед Степан Процюк работает в жанре экзистенциально психологической прозы. Он является автором более 30 книг и лауреатом ряда литературных наград, в частности отличия «Золотой писатель Украины». Первый роман Процюка «Инфекция» о русификации украинцев вышел в 2002 году и был номинирован на Шевченковскую премию.
Весною 1895-го скончалась 10-летняя дочь Чикаленко Евгения. Семья похоронила ее в Перешорах. Отец, плача, решил ее приданое использовать для общественного дела. Это не означало, что он недостаточно любил свою дочь. Это и была форма высшей любви.
Он вносит 1000 рублей в редакцию «Киевской старины» в качестве премии за талантливо написанную украинскую историю в одном томе. Труды с имперской точки зрения не интересуют Чикаленко. Историков, талантливых и украиноцентричных, не густо. Наконец, такую историю написал молодой ученый-патриот Украины Василий Доманицкий.
Он умрет в возрасте Христа, убитый туберкулезом легких. Сын священника из Черкасской области, любимец всех честных украинцев, талантливый, фанатично трудолюбивый и болезненный уже с молодости, Доманицкий зажигал всех безоговорочной верой в будущее Украины. Он работал до последнего дня, будучи безнадежно больным.
Книга «Пан» о жизни Евгения Чикаленко выходит в октябре в издательстве «Брустуры». Forbes публикует отрывок о том, какими принципами пользовался меценат Фото издательство «Брустури»
Сначала не верил, что умрет – и никто не верил. Из Франции тело долго доставлялось в Украину. Целые толпы крестьян ждали, чтобы попрощаться с Василием Доманицким, женатым на видении украинского будущего.
В общем, национальная жизнь в конце XIX века в большой Украине, как пишет Евгений Чикаленко, была «так придавлена, так угнетена, что ничем себя проявить не могла». Но тень дорогой дочери призвала к первому финансовому подвигу для украинства.
В тогдашней Галиции украинская жизнь развивалась лучше, без тени двуглавого орла. Грушевский призывает украинское гражданство собирать пожертвования для строительства академического дома во Львове.
– Пусть юные великоукраинцы едут учиться во Львов! – говорили одни поклонники нашего дела.
– Они пересадят галицкий пыл в создании Украины на нашу почву! – прикидывали настоящие романтики.
– Но вы идеализируете галичан, – возражали скептики.
– Там на первом месте карьеризм и кофейная жизнь!
– Там много выдающихся украинцев! Самый первый – Франко! – спорили приверженцы равновесия.
– Львов – европейская свалка! – не сдавались скептики. – Там самые плохие чиновники!
– Сама атмосфера Львова, все-таки частично украинского, вдохновляет! Количество порождает качество! – сторонники равновесия не считались с галичанофобией.
– Но их молодежь, дети украинцев, в первую очередь думают о том, как кто стоит, как он ситуирован и какова у него реальность, – уверяли галицкие скептики.
– Мы должны перемешиваться и общаться! Из этого замеса вырастет украинское государство! – утверждали самые дальновидные.
Евгений Чикаленко думал о своей новопреставленной дочери Евгении. Почему она так рано скончалась? Каков был в этом смысл? Евгений и Евгения. Слезы текли из его глаз, падая на рукава. Он не любил, чтобы кто-нибудь, даже жена Мария, видел его слабости. Но наедине таки заливался слезами, словно омывая этим сильнейшим проявлением любви и тоски свою дорогую дочь в тех мирах, где нет ни печали, ни вздоха.
Вдруг вздрогнул. Он уже подготовил, а сейчас будет высылать Грушевскому двадцать пять тысяч рублей. Это была большая сумма. Но Евгению не было жаль такого пожертвования. Напротив, он не придумал ничего более весомого и лучшего, чем возможность обеспечить недорогое жилье во Львове для юношей и девушек из большой Украины.
Это не он придумал. Это благословляла отца на меценатство деньгами, которые должны были пойти на ее приданое, умершая девочка, которую папа очень любил и при ее жизни, и после ее смерти, сменив безопасный путь землевладельца на тяжелый и тернистый путь мецената для украинства, чтобы хоть оно не умерло младенцем, как его самая дорогая дочь.
***
В 1898-м киевским генерал-губернатором был назначен Драгомиров, которого называли «хитрым малороссом». У него действительно были симпатии к украинству, конечно, очень умеренные. Возможно, его прапрадед, казак Драгомир, отзывался в генах высокопоставленного чиновника – и Драгомиров ничего не мог с этим поделать.
Во всяком случае, он разрешил печатать в «Киевской Старине» украинскую беллетристику. Евгений Чикаленко начинает платить за рассказы и повести Михаилу Коцюбинскому (которого недолюбливал, считая «сахарно» льстивым и не чувствуя, конечно, психической драмы этого едва ли не лучшего в то время украинского писателя, чья проза лучше всего годилась для переводов, но не в то время родился Михаил Коцюбинский), Борису Гринченко (которого также недолюбливает за тяжелый характер, но отдает должное), Николаю Чернявскому и своему позднему другу Владимиру Винниченко (которого любил как человека и писателя, что не мешало Чикаленко наголову раскритиковывать ряд его романов и драм).
Петербургские украинцы тоже не дремали. По крайней мере, какая-то часть из них. Сообразили, что скоро будет тридцатипятилетний юбилей литературного труда Даниила Мордовца, чей прадед, как утверждали, имел связь с Мазепой и хранил архив со старинными казацкими документами.
Евгений Чикаленко с удовольствием уехал в Петербург, где еще ни разу не был. Он наблюдал, как быстро начал писать по-украински Даниил Мордовец, когда получал оплату, равнозначную российской (иное дело, что Мордовец был неглубоким и умеренно талантливым беллетристом; но на безрыбье и рак рыба).
После большевистской победы в 1917 году Евгений Чикаленко потерял все, но оставался полезным украинству до самой смерти, пишет в книге «Пан. Роман о Евгении Чикаленко» литературовед Степан Процюк. Фото Wikipedia
В Петербурге Чикаленко посетил философа Владимира Лесевича, родом с Полтавщины, который на исходе своей жизни будет болезненно жалеть, что не отдал своих умственных сил для развития украинства. Здесь он познакомился с Владимиром Леонтовичем, который был зятем философа и, как называл себя и его Чикаленко, крупноземельным землевладельцем.
Они начали видеться каждый день, еще не зная о том, что будут когда-то финансировать газету «Рада», без которой речь не шла о духовном росте украинцев, слишком медленном, но непрерывном.
– Говорят, два ваших брата враждебно относятся к украинству? – дипломатично поинтересовался Евгений. Однако Владимир Леонтович был спокоен: — Мой прадед был бунчуковым товарищем на Гетманщине!
– Это, кажется, высокий военный ранг? – уточнил Чикаленко.
– Высший, – тихо и гордо ответил Леонтович.
– Я ведь еще знаю вас как Левенко из галицкой «Зари».
– Так это я, – оживился Леонтович. – Но по специальности я юрист. Украинство мне по-серьезному привил Василий Симиренко!
Василий Федорович Симиренко был сыном известного сахарозаводчика, богача. Да и сам унаследовал коммерческий разум, замешанный на любви к украинству. В этом разговоре Леонтович и Чикаленко также не знали, что газеты «Рада» не существовало бы без этого человека, впервые упомянутого в их разговоре. Подобное притягивает подобное.
***
Летом 1897 года Евгений находился в Перешорах Одесской области. Хотя в последнее время он немного забросил собственное хозяйство, с головой погрузившись в общественные дела украинства, но средства для этих дел можно было черпать только отсюда.
Но однажды едущий поездом из Одессы в Киев, вдруг отчетливо увидел перед собою то, что было закрыто за суетой будней. Его переставала интересовать земля и изощренные агрономические приключения. Его золотая мечта непрекращающегося улучшения хозяйства вдруг начала тускнеть и гнить.
Почему так произошло? Он любил землю. Гордился своими достижениями. Любил сам процесс улучшения способов ведения хозяйства. Евгений любил хозяйство и литературу. Он любил непрерывное усовершенствование хозяйства так, как любит писатель сам процесс создания новой книги.
Он сначала примеряется к теме, часто долго обдумывает, накапливает собственную энергию. Талантливый писатель должен почувствовать внутреннюю силу и радость, которые обязательны для написания важной книги. А уже после этого тонкого ощущения приступать к процессу написания.
При написании на писателя может ожидать много дополнительных неожиданностей и посторонних воздействий. Но может быть и так, что его словами, переплетенными в предложение счастливым способом, будет говорить сам Промысел Божий. И тогда человек, преимущественно с разными пороками и немалыми амбициями, таки оправдывает свое предназначение художника: очаровывать словами, потрясать души плачем или смехом, перемешивать все эмоции в большой плавильне литературного чуда, которое украшает наше бытие, очищая – различными способами! – души от житейской грязи.
Молодой хозяин убедился, что крестьянам совершенно безразличен его образ мышления. «Когда я сидел безвыездно пять лет на селе, то отдавался хозяйству всей душой, можно сказать, с энтузиазмом. Меня интересовала притом больше не материальная сторона, а желание поставить свое хозяйство образцово».
Он скупал для земельных работ американские плуги, сеялки, сноповязалки. Чиновник по особым поручениям Бертенсон в своих очерках «По югу России» (красноречивое, между прочим, название Украины) будет писать: «Заслуга Е. Х. Чикаленко состоит не только в том, что он применяет улучшенные методы возделывания земли – он ввел эти методы в сельскохозяйственную культуру местных крестьян».
Некоторые более совестливые крестьяне сами говорили молодому перешорскому хозяину с хорошим сарказмом, что, впрочем, свидетельствовало о начале понимания ситуации:
– Нам нужен плуг неудобный, чтобы выдирался из рук, а не такой, где еще и сидеть можно, потому что сразу клонит в сон! Торговать мы можем только известью или дегтем, еще чем-то таким, непригодным для еды собственным товаром!
Кроме того, крестьян пугали большие земельные просторы. Им казалось, что всевозможные новшества – не для полей с небольшими размерами.
Евгений по очень выгодным ценам для крестьян продает двадцати пяти хозяевам 250 десятин земли в Перешорах, а решает купить земли на Полтавщине. Глубинные причины продажи части перешорских земель не были связаны с хозяйственными экспериментами. В гостях у Леонтовича в Ромодане, рассматривая коммерческие предложения с помощью хозяина, он объясняет, почему так случилось:
– Знаете, на Херсонщине совсем другой тип крестьянина, чем на Полтавщине.
Начавший медленно, с недоверием открывать украинство в последние годы жизни, Владимир Леонтович несколько иронически переспросил:
– Какие же это поразительные отличия?
– Херсонщина была заселена деморализованными людьми.
– То есть?
– Они очень дружелюбны, чуть не лезут в глаза. Легко, при необходимости, будут целовать вам руку. Но в глубине души вас будут ненавидеть.
– Вот так загнули! – улыбнулся Леонтович, который не раз и не два сталкивался с вероломством.
– А полтавчане чем такие добрые?
– По крайней мере, они интересуются «Кобзарем» Шевченко из моих рук, – быстро ответил Евгений.
– То есть?
– Знаете, я часто езжу по железным дорогам, специально третьим классом. И оставляю на скамейке «Кобзарь». Так вот. Так вот, – еще раз машинально повторил Чикаленко, которого эта тема очень волновала.
– Херсонские крестьяне никогда не интересовались «Кобзарем»! А полтавские слышали о нем, по крайней мере, часть. Спрашивали, где можно купить «Кобзарь», а то и рассказывали о Шевченко народные легенды!
– Да, может, это случайность с херсонскими? – гнул свою линию мнительный Леонтович.
– Может, но слабо верится, когда такая случайность повторялась то и дело.
– Так какова причина этого? – донимал Владимир Леонтович, который также был землевладельцем и украинцем по убеждениям, как Евгений Чикаленко.
– Думаю, одной из причин является то, что предки полтавских крестьян, оседлые предки, были одинаковыми казаками при Гетманщине. Разница лишь в том, что казаки со званиями получили от Екатерины дворянство, – убеждал Чикаленко.
– То есть она купила их? – снова иронически сузил глаза Леонтович, и его усы зашевелились, передернутые гримасой печали, прикрытой юмором.
– Это правда, Владимир. Купила. Отсюда другие истоки нашей трагедии, нашей денационализированности. Кроме того, в Полтавской области крестьяне более грамотны.
– И это тоже причина вашей покупки? – снова становился по-доброму ироничным Леонтович.
– Можно сказать, что да. Я, честно признаться, несколько последних лет больше думаю над развитием нашего края, чем над скупкой собственных земель. Сколько нужно человеку? – честно объяснил Евгений.
– Это правда, – ответил Владимир, вдруг задумавшись над чем-то личностным.
Диалог продолжался. Ни Чикаленко, ни Леонтович еще не знали, что скоро будут стоять бок о бок, реставрируя душу своего народа через газету «Рада» и многие другие полезные дела, которые большевики позже, чтобы обесценить их значение, называли лампадничеством.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
