Светлана Тараторина. Легенда о Хвойке | Fiction от Forbes

Винцент нехотя рассматривал ландшафты. Бесконечные поля и темные леса напоминали пейзажи из детства и одновременно были чужими. «Где вы, Эльба и Одер, скалистый Карконоше и могучая Снежка?», – словно выстукивали колеса поезда. Винцент поймал взгляд соседа по купе и втянул голову в плечи. Не привык ездить в вагоне первого класса.

– Путешествуете? – купец отхлебнул пива, взглянул на часы фирмы Буре и лишь затем на парня.

– Убегаю, – невинно улыбнулся Винцент.

Брови купца изогнулись, словно он только сейчас понял, что рядом с ним живой человек. Мужчина придвинул к себе кружку и с подозрением спросил:

– Революционер?

– Что вы! Родители решили меня женить. А она значительно старше, к тому же, знаете, – парень доверчиво наклонился над столиком, поморщился от запаха местного пива и прошептал: – Имеет усики над губой. Мама говорит, что это не важно, когда есть хорошее приданое. Но я ее не люблю. А если не любишь, разве можно смириться с усиками?

Мужчина напротив неуверенно кивнул.

– Я вижу, вы чех, разбираетесь в пиве? – купец указал на кружку.

Винцент пожал плечами, мол, кто же из чехов не разбирается в пиве.

– У вас здесь богатые земли, могли бы выращивать хороший хмель. Странно, что варите такую, – парень на мгновение задумался и приглушенно закончил: – Такую мерзость. А покупаете наше пиво.

– Действительно, – глаза купца блеснули. – Я сейчас все больше банковско-биржевым делами занимаюсь, но, – купец протянул карточку, – подумаю над вашим предложением.

Винцент принял картонную бумажку. Там золотом значилось: «Николай Хряков, купец первой гильдии, председатель Биржевого комитета Киева». Тормоза завизжали. В окно ворвалось угольное дыхание паровоза. Купец начал подниматься.

В купе забежала синеглазая гимназистка, что-то хотела сказать Винценту, увидела чужого господина и смутилась. За ней вошел отец.

– Сударь ошибся, – крикнул случайному попутчику парень. – Я сюда учительствовать. А это – моя ученица мадемуазель Александрова и ее семья. Хмель – это не мое.

– Да-да, стоит следовать за мечтами, – купец слегка поклонился отцу и дочери и уже в коридоре завершил: – Главное – знать, за какими именно.

Мама оказалась права. «Ченек, – аккуратно вывела госпожа Хвойка, – любовь нуждается в деньгах». Примерно то же самое сказал господин Александров, когда отказался выдавать за скромного учителя свою дочь. «За Чеслава», – мысленно поправил парень. Новая цель требовала нового имени. В тот же день он написал Хрякову. Купец согласился выкупить весь первый урожай и даже прислал аванс.

«Дело за малым, – подумал Чеслав, копая комок жирного, как швейцарский шоколад, украинского чернозема. – Научиться выращивать хмель». Парень вооружился книгами, арендовал дачу в селе Петрушки Киевской губернии и попросил маму выслать семена.

Как оказалось, национальная принадлежность никак не влияет на качество урожая. Первый год ушел на борьбу с хмелем и землей. Они упорно не хотели друг друга замечать. «Не понимаю, что не так, – писал Чеслав матери, – на этой земле и камни умеют цвести». «Ченек, – отвечала госпожа Хвойка, – чтобы чего-то требовать от чужой земли, надо лучше к ней присмотреться. А вдруг у вас разные желания?»

– Какие такие желания? Чего такого необычного я хочу? – думал Чеслав, изучая растрескавшуюся от неожиданной засухи землю.

Он приказал выкорчевать соседней лесок, чтобы получить лучший грунт. Между обломками корней что-то блеснуло.

Сдерживая дрожь, Чеслав достал находку и отряхнул от наслоений. Это оказалась маленькая керамическая фигурка, которая одновременно напоминала женщину и птицу. В уши проник едва уловимый, как сквозь толщу веков, шепот. Мужчина пристально посмотрел на находку. Над раскосыми глазами зияло отверстие. Чеслав вытащил шнурок, нанизал фигурку и натянул себе на шею. Старинная глина приятно охладила горячую кожу.

Хвойка размял шишечки хмеля в руке. В нос ударили божественные ароматы. Урожай оказался неслыханным. Мужчина похлопал обои, оплетенные лозами. За это изобретение он получил особую награду на ярмарке и часы фирмы Буре по почте.

Семена от Хвойки стали знаком качества. А пивной завод на Подоле, который открыл Хряков, – крупнейшим предприятием, где варили первосортное европейское пиво из собственного хмеля.

После сбора урожая, как и в прошлые годы, Чеслав приказал сложить в кучу сухую лозу, а затем собственноручно развел костер. Только к вечеру, когда последние работники покинули поле, он подошел к пепелищу, снял с шеи фигурку и положил в пепел.

– Это тебе, – прошептал Чеслав. Он постоянно чувствовал дух птицеженщины. Не до конца понимал ее желания, но знал, что должен платить за помощь.

Хвойке сопутствовал успех, удалось даже сэкономить. Но с женитьбой не сложилось. Дочь Александровых заболела. Ее мучили странные сны и видения, родители были вынуждены поместить девушку в санаторий для душевнобольных.

Чеслав винил фигурку и ее неустанную жажду. За удачу надо платить. Но продолжал выращивать хмель и разжигать жертвенные костры. Ему была нужна новая цель. Но и у птицеженщины были свои планы.

– Чего тебе еще надо? Мало фимиамов? – сердился Чеслав, осматривая пепелище.

Лаборатория, где он хранил семена и саженцы, сгорела дотла. Мужики разгребали доски и сокрушенно качали головами. Вместе с тем уже начали рыть фундамент для нового здания, хотя Чеслав не мог понять, откуда взять деньги. Земля вылетала из ямы черными волнами. И чуть не засыпала старушку, которая пристально следила за копателями. Через мгновение, как сорока, завидевшая добычу, она бросилась в яму и что-то подобрала. Чеслав чуть не охнул от наглости и ловкости старухи. В ее руках оказался старинный стеклянный браслет. Местные называли такие «подарками князей». Чеслав приказал старушке вывернуть карманы. Она в конце концов согласилась на пять рублей. А потом закрыла глаза и, будто на сдачу, прокряхтела:

– А ты попробуй с ней новую сделку заключить. Пообещай что-то послаще. Может, и даст то, чего ты хочешь.

Чеслав только фыркнул, рассматривая древние украшения. Чего он мог желать, кроме компенсации убытков?

Киев встретил Хвойку многолюдьем и шумом. Сахарные деньги превратили некогда провинциальный город в средоточие роскоши. Теперь сахарозаводчики соревновались не за количество заводов, а за качество продукции. С этим было не все в порядке.

– На днях отравилась любовница генерал-губернатора. Говорят, плохо очищенным сахаром, – прокричал извозчик, провозя Чеслава широким Бибиковским бульваром. Хвойка пропустил это мимо ушей. Думал только о предстоящей встрече. Стеклянные браслеты неприятно оттягивали карман. Все же это шаг отчаяния, а не честный заработок. Но в сердце теплилась надежда. Сегодня его жизнь может кардинально измениться.

Чеславу пришлось поплутать, пока он наконец добрался до респектабельного квартала потомков сахарных магнатов. Зять одного из них, как сказали Чеславу, имел пристрастие к старине.

Мужчина, которого он встретил в гостиной, был совсем непохож на изнеженного барина. Господин Ханенко обладал высоким лбом и пристальными светлыми глазами. Он рассеянно выслушал Хвойку, взглянул на браслеты, спросил, откуда они, а когда узнал о пожаре и гибели лаборатории с семенами, молча вытащил шестьдесят рублей.

– Местные говорят, что часто такое находят. Вы бы еще заинтересовались? – робко спросил Чеслав, пряча деньги. – Я предполагаю, что это двенадцатый век, княжеский период, интересно было бы провести более обширные раскопки…

– Вы агроном? – так же задумчиво спросил купец. – Слышали о любовнице генерал-губернатора? Наши на заводе в Белой Церкви нахимичили. Бродские не упустят случая ударить по конкурентам, – мужчина заходил по богато убранной комнате. – А все почему? Потому что хотели сделать сахар еще слаще. А мне держать ответ. И что с этим прикажете делать?

От его беготни у Чеслава заболело в шее. И уйти было неудобно, и не реагировать было нельзя.

– Так можно использовать сорта с гораздо более высокой сахаристостью, – вмешался в поток жалоб Чеслав. – Адаптировать силезские к нашей почве. А процент гашеной извести при очистке следует пересмотреть…

Купец развернулся на пятках и с интересом уставился на Хвойку. Затем подбежал к секретеру, достал чековую книжку и быстро что-то нацарапал.

– Итак, решено. Вы мне сразу понравились. Давайте выращивать ваши силезские.

И прежде чем Чеслав пришел в себя, в его руках оказался контракт на обеспечение семенами «Общества свеклосахарных и рафинадных заводов братьев Терещенко». И это было совсем не то, на что он рассчитывал.

Мама написала: «Ченек, бросай мечтать. Лучшее, что ты найдешь в земле, – это корни сахарной свеклы. Вот настоящее сокровище этой земли».

Чеслав вспомнил слова старушки и погладил глиняную фигурку.

– Новая сделка, говоришь? Хорошо, пусть так. Не хочешь побеги, возьми корни, – и хитро прошептал над клювастой головой: – Пусть нашим станет все, что под землей.

Несколько лет он занимался селекцией. Пока чувствовал страсть к сахару, фигурка казалась довольной. Богдан Ханенко превратился в любимого зятя самого богатого сахарного магната края Николая Терещенко. Слава о семенах Хвойки так разнеслась, что его лабораторию несколько раз грабили. Как-то пришел ходок от самого Бродского. Чеслав как раз перебирал новые артефакты, которые вырыл вблизи Холодного Яра, и не настроен был говорить о свекле. Но проситель был настойчив, обещал любые деньги за секрет сахара Терещенко. В конце концов Чеслав раздраженно посоветовал гостю не цепляться за рецептуру, а заняться логистикой.

– Вы зависите от железной дороги? От земли. А могли бы по Днепру, судами. Кто первый привезет сахар, тот и выиграет, – не поднимая головы от скифской бронзы, сказал Хвойка.

Через несколько месяцев Чеслав узнал, что Бродские воспользовались советом и стали первыми в отрасли. Хвойка только улыбнулся. Он пытался радоваться успехам, но вместо этого раз за разом касался фигурки и непроизвольно расчесывал кожу под ней. Неужели он ошибся с желанием и сахара мало? Неужели она хочет другого?

После каждого урожая Хвойка добросовестно отбирал лучшие корни, давил сок из перетертой свеклы, выпаривал патоку, поливал спиртом бурые кристаллы, поджигал и уже тогда клал на сладкое ложе птицеженщину. От синего пламени фигурка приобрела едва уловимый голубой оттенок. Время, на которое он снимал фигурку, сократилось до нескольких мгновений горения спирта. Но и это казалось Чеславу слишком долгим.

Хвойка поспешно надевал еще теплую фигурку и отправлялся в долгие пешие путешествия. Шнурок врезался в шею. Глаза болели от постоянного вглядывания в темную землю. Но мужчина думал не о качестве почвы или будущих урожаях. Его интересовало, что скрывалось глубже. Он надеялся втайне найти противоядие – другой древний артефакт, который освободит его от птицеженщины.

Вглядывание в ямы и раскопки стало привычным делом.

Только по одним вкраплениям в породе Чеслав мог рассказать, когда в последний раз этой земли касалась человеческая рука. Книги и журналы по археологии подвинули на полках труды по ботанике и селекции.

«Мама, мне жаль, что ты покоишься не в этой земле. Хотя тебе было бы трудно понять свободу и полет мысли, которые здесь так ценят», – записал Викентий в дневнике.

В 1893 году Киев трясло от строительной лихорадки. Сахарные нувориши жаждали новых домов. Кирпичники пытались восстановить рецепты бело-желтого киевского кирпича. Копатели искали залежи качественной глины. Фигурка привела Хвойку на Кирилловские холмы, где недавно вырыли глинище в несколько метров.

– Дом Фромметта на Бибиковском почему завалился? Потому что кирпич-то там какой был? Из разных месторождений, а потому неоднородный и рассыпчатый… Эй, барин, куда лезешь! Стой! Там же круча, упадешь! – крикнул копатель.

Чеслав понял, где проходит грань карьера, только когда из-под ног начали ускользать комья земли. А потом почувствовал, что падает. Схватился за корень, увидел над головой темную руку и позволил вытащить себя на поверхность.

В висках стучало. Глиняная птицеженщина больно ударила в солнечное сплетение и вызвала кашель. Он лежал на краю пропасти. Насмешки и грубый смех в адрес непутевого барина внезапно оборвались. Чеслав проследил за испуганными взглядами. То, что он принял за корень, было обломком огромной кости.

В последующие несколько дней из серого песка на дне карьера извлекли десятки гигантских костей. Пришлось вызвать полицию, чтобы остановить поток зевак. Одна женщина чуть ли не из-под носа у Хвойки попыталась умыкнуть бивень. Оказывается, киевляне верили в лечебные свойства костей.

– Это вам не мощи, – пробурчал Хвойка, пытаясь протиснуться к месту раскопок. И чуть не упал в обморок от вспышки. Маленький человечек направил на него дуло громоздкого фотоаппарата.

– Газета «Киевлянин». Ожидали ли вы найти подобное в центре Киева? Как вас зовут, кстати? – протарахтел корреспондент. Со всех сторон давили люди. Полицейский кричал. Где-то началась драка.

– Викентий Хвойка, – тихо сказал мужчина и почувствовал крепкую руку на своем локте. Он решил не сопротивляться и дал себя вытащить из толпы.

Неподалеку в тени дерева его ждал старый иудей в ермолке. Он поднял пышную бороду и потер влажную морщинистую шею. Молодые помощники с уважением отошли в сторону.

– Бабы говорят, вы нашли какого-то доисторического голиафа, великана? – голос старца напоминал шелест осеннего дуба.

– Нет, что вы! Это кости мамонтов эпохи палеолита, – тоже вытер лоб Хвойка. Жара, пыль – и вот уже блестящие мушки запрыгали перед его глазами. – Там много кремниевых орудий, зола из очагов. Возможно, это древнейшая стоянка первобытных людей во всем Киеве…

В воздух взлетела сухонькая, как птица, рука старца. Иудей привык к чужой покорности.

– Вы говорите, что из глины с этого месторождения можно сделать самый лучший кирпич? Гешефт. – Белобородый кивнул младшему помощнику. Тот вытащил пачку денежных облигаций и сунул в руку Хвойке. – Приходите ко мне в контору, найдем вам место.

Старик оперся на плечо другого помощника и медленно направился в противоположную от толпы сторону.

– Хоть бы поблагодарили, – прошипел Хвойке тот, что выдавал деньги. – Это же Иона Зайцев. Миллионщик. Думает кирпичный завод строить. Если ваш совет сработает – озолотит.

В последующие годы Зайцевы построили несколько кирпичных заводов и заработали репутацию производителей качественного стройматериала. А в Киеве стало модным украшать дома бледно-желтым кирпичом без штукатурки.

Хвойка окончательно оставил агрономию и сосредоточился на археологии. Бешеного чеха видели во всех местах одновременно. «На Батыевой горе нашли мамонтов! Княжеское золото – на Старокиевской горе! Удастся ли Хвойке отыскать легендарный дворец Ольги?» – выкрикивали продавцы газет.

Жажда фигурки давила на грудь, заставляла работать упорнее. Ему начали завидовать, шептаться о невероятном везении. Профессура не успевала спорить о находках удачливого невежды. Крестьяне собирались кучками, когда он погружал в землю длинный железный щуп и непременно извлекал хоть глиняный кувшин. Триполье, Халепье, Витачов, Стайки и другие села над Днепром вздрагивали под кирками землекопов.

Маленькая холостяцкая квартирка на Подоле превратилась в склад. Викентий забывал продавать выкопанное, хотя это было единственным источником заработка, иногда – даже поесть. Его манили тайны, притягивала свежеразрытая земля.

Самой громкой сенсацией и одновременно трагедией стало исследование в усадьбе Петровского вблизи Десятинной церкви. Из глубин впервые за века извлекли человеческие кости – живое свидетельство правдивости летописей о последнем упокое защитников города от монгольского нашествия.

Хвойка закашлялся, прикрыл рот и увидел красные капли на белой перчатке. То, что принимал за хроническую усталость, оказалось симптомами болезни. Служение фигурке требовало все больших жертв.

Раскопки вблизи Десятинной наконец привлекли внимание столицы. Заинтересовался сам Государь. В Киев выслали представителей Археологической комиссии. Викентия отстранили от дел. Бывший агроном без специального образования – разве он может быть копателем истории?

От отчаяния он содрал фигурку с шеи и спрятал в секретере. Если он не может заниматься тем, что ему действительно нравится, то и она останется голодной.

Викентий в очередной раз пересматривал домашнюю коллекцию, когда заявился Ханенко. С едва уловимой брезгливостью стряхнул пыль со стола и разложил план строительства. На рисунке темнело серое громоздкое сооружение со львами-охранниками на входе.

– Приличный мавзолей, – пошутил Хвойка. Его горло обматывал шарф. Болезнь обострилась.

– Напрасно вы так, спроектировал сам Городецкий, а деньги… – Ханенко сделал эффектную паузу, – деньги дали уважаемые люди. У вас есть сторонники. Вложились Терещенко и даже Бродский. Вы чувствуете эту землю. Надо продолжать. Музей нуждается в сокровищах.

Ханенко оставил очередной аванс, а Викентий получил должность хранителя музея. Коллекция из маленькой квартирки переехала в темные влажные залы. Последней Хвойка достал птицеженщину. Долго колебался, но опять повесил на грудь. Жаждущая глина, словно радуясь воссоединению после длительной разлуки, пустила побеги и проросла в его груди.

У археолога начали появляться ученики. Среди них – немало слушательниц Высших женских курсов. И одни темные лучистые глаза. Когда Хвойка в них заглядывал, то вес глиняной фигурки становился еще тяжелее, а ощущение серебра в волосах невыносимей.

– Это и есть знаменитый Белогородский колодец? – Викентий Хвойка заглянул в раскоп. Каменные круги были засыпаны землей, но очертания не оставляли сомнений.

– Местные очень любят легенду, как во время осады горожане перехитрили печенегов. На пороге голода собрали по ложке проса и поставили в колодец кадуб с киселем. А потом пригласили одного из захватчиков и нагло провозгласили: «Нет вам смысла здесь стоять. Стойте хоть десять лет – нас сама земля кормит», – и вытащили из колодца ведро киселя, – Валерия Козловская зонтиком указала на яму, вроде там до сих пор было ведро с питательной жидкостью.

Уже несколько месяцев, как курсистка присоединилась к экспедиции и выполняла обязанности помощницы Хвойки. Викентий кивнул девушке – холоднее, чем она ожидала, и слишком несдержанно, по его мнению, – и приказал копать дальше. Он чувствовал каждое мгновение. Время утекало, как земля с лопаты чернорабочего. Фигурка требовала успеть проверить другую легенду о том, как в начале осады жители Белогородки сняли с церквей золото и спрятали на дне колодца. Ему уже слышался стук о деревянный настил, когда из толпы раздался смелый голос.

– Вы говорите, стоит производить кисель? Можно заработать? – на него уставились наглые глаза. Пиджак и блестящие волосы на пробор выдавали купца средней руки.

– Ну сколько же можно? Да зарабатывайте, на чем знаете, лишь бы вам это нравилось!

Казалось, от крика Викентия дрогнули даже тяжелые облака. Фигурка на шее стала словно свинцовой.

На землю упали первые тяжелые капли. Бабы радостно загалдели, схватились за юбки и побежали под укрытие. Дождь обрушился всей водой, которую собрал за время долгой засухи. Копатели размазали темную землю по лицам. Подтеки сползали, как слезы. Яму стремительно наполняла грязная вода. Те, кто были на дне, быстро полезли вверх. Верхний слой земли сполз и полетел в яму. Валерия что-то закричала, но Викентий уже не услышал. Ему казалось, что капли бились о пустое дерево. Там, на дне колодца, до сих пор скрывались сокровища, а может, и люди, которые уже несколько веков ждали освобождения. Их чуяла фигурка. Викентий схватился за грудь, захрипел и повалился на землю.

В квартире были плотно закрыты окна. Викентий не мог угадать, был то день или ночь. «Словно в гробу», – подумал мужчина, втянул спертый воздух и закашлялся. Кто-то придержал его за плечи и осторожно вытер с губ кровь.

– Столько жертв. Ради чего? – Валерия Козловская с ненавистью указала на фигурку. Синяя птицеженщина как будто приросла к тщедушной грудной клетке.

Викентий так и не получил прибыли. Заработанное тратил на экспедиции, раскопки, музей. Благодарные купцы завершили строительство, подарили свои коллекции, увековечили его работу в камне.

– Зря ты так, – с нежностью улыбнулся Хвойка. – Единственное, о чем жалею, – что так поздно ее встретил. И не сразу понял, что на самом деле искал. Она дала мне больше, чем попросила взамен. Даже тебя… 

Он схватился за фигурку и с силой потянул. На нижней губе выступила кровь. Он прикусил ее, преодолевая боль.

– Возьми, – на ладонь девушки лег окровавленный кусок глины.

– Она мне не нужна!

– Так оставь в музее. За стеклом. Пусть попробует найти другого… мечтателя, – Хвойка закашлял, а когда успокоился, на его губах играла улыбка. – Что-то мне подсказывает, что она обязательно найдет.

Хвойка еще раз улыбнулся. На этот раз детской лукавой улыбкой. Сжал руку девушки и сомкнул веки.

Иллюстрации Михаила Александрова.

Опубликовано в десятом номере журнала Forbes (май 2021)