Владелец Concorde Capital Игорь Мазепа готовится к нескольким годам мизерного экономического роста и не надеется на реформы и вал инвесторов, но продолжает инвестировать в Украину. Какие активы его интересуют сейчас и почему 2023-й так и не стал «площадкой для взлета», как ожидал Мазепа год назад?
Concorde Capital Игоря Мазепы, 47, возвращается к привычному ритму поиска активов, в которые можно выгодно инвестировать. Бизнесмен, без особых оговорок критикующий власть за ухудшение инвестклимата, купил завод «Кузница на Рыбальском» у Сергея Тигипко, вложился в большое строительство недвижимости в Киевской области и планирует десятки миллионов долларов инвестиций в цементный бизнес.
Как это сочетается с пессимистическими оценками экономических перспектив Украины в ближайшие годы (рост ВВП не выше 3%) и радикальными комментариями о давлении на бизнес со стороны силовиков? «Каждая инвестиция – это баланс между риском и ценой», – говорит Мазепа.
Каков этот баланс в Украине, который почти два года находится в состоянии полномасштабной войны с Россией? Об этом – в большом интервью владельца Concorde Capital из Forbes.
Интервью сокращено и отредактировано для ясности.
Содержание
- «Потолок» украинской экономики – 3% роста ВВП в год
- Давление на бизнес: помогли ли встречи в Офисе Зеленского и как повлиять на силовиков
- Во что инвестирует Мазепа: «Кузница», цемент, строительство в Ирпене и интерес к Ocean Plaza
- Как экономике перестроиться на военные рельсы и проблемы с рабочей силой
База роста экономики – потребление и военные расходы
2023 год для Concorde Capital – это плюс или минус?
Если чисто математически, то плюс. По некоторым направлениям даже лучше, чем до войны. Но как можно оценивать ситуацию как «плюс», когда в стране идет война и все общество проходит через такое страшное потрясение? Увидим, как пойдет 2024-й, но дело в том, что сейчас невозможно строить прогнозы на более длительное время, чем три месяца. У нас будет бюджет на год, но доверие к нему такое себе. Разве что сможем спрогнозировать наши расходы с погрешностью 7–10%.
Год назад в интервью Forbes вы называли 2023-й «площадкой для взлета», тогда как во время разговора в первые недели войны указывали на риски возвращения в 1990-е в экономическом плане. Сейчас похоже, что не реализовалось ни первое, ни второе. Все-таки к чему украинская экономика сейчас ближе?
Мы не вернулись в девяностые только потому, что за нас экономически и военно вписались наши западные партнеры. Мы не стали площадкой для взлета в силу комбинации разных факторов. Речь идет об отсутствии каких-либо иностранных инвестиций, потому что до сих пор не создан рабочий механизм страхования военных рисков, не состоялись реформы. Напротив, мы видим существенное увеличение государственного сектора вместо приватизации, продолжение позорного давления на бизнес со стороны государства и т.д.
Если оценивать по состоянию на сегодняшний день, экономика в неплохом состоянии. В этом году ВВП вырастет где-то на 6%. Рост драйвится потребительским спросом, поддерживаемым огромными военными расходами. Они, в свою очередь, в основном зависят от иностранной финансовой помощи. Сбор налогов и других платежей внутри страны составляет 35% всех выплат бюджета. Остальные – это, по сути, иностранная помощь и долг. Это так, если разложить причинно-следственную цепочку.
По нашим оценкам, с учетом задекларированной нашими западными партнерами помощи, военные расходы Украины за 10 месяцев этого года достигли $86 млрд против $80 млрд за 2022-й. Кстати, военный бюджет РФ, по крайней мере то, что видно в открытых источниках, – где-то $120 млрд. То есть наши военные бюджеты более-менее сопоставимы.
Помимо внутреннего потребления экономику драйвит сельское хозяйство – рекордная урожайность даже выше, чем в лучший с точки зрения объемов 2021 год.
Но в бизнес-среде ожидания на 2024-й несколько спокойнее. Во-первых, с войной мы уже лишились 15% промышленного потенциала и 20% человеческого потенциала, то есть потребителей и рабочей силы. Во-вторых, во время войны инвестиции в капитал скудны. Они ускоряют рост производительности труда. Но этого фактора у нас нет.
В третьих, в сложном положении весь сектор сельского хозяйства. Когда у нас был зерновой коридор, мы экспортировали через него три миллиона тонн в месяц, сейчас – морем идет около полумиллиона. Умножьте это на то, что производство большинства агрокультур, по сути, убыточно из-за цен на мировых рынках. То есть у тебя, с одной стороны, выросли расходы, а с другой – цены по некоторым культурам упали в разы. Это очень сильно бьет по марже.
Поэтому при условии того, что западная поддержка Украины не уменьшится, мы можем в лучшем случае рассчитывать на рост ВВП где-то на 3% в течение следующих двух-трех лет.
Уже сложился определенный консенсус, что пока будет продолжаться война, говорить о серьезных капитальных инвестициях в Украину бессмысленно. Видите ли вы сценарий, когда инвесторы приходят сюда, несмотря на войну?
Необходимым, но недостаточным условием является появление рабочего механизма страхования военных рисков.
Сейчас мы с партнерами начинаем проект, требующий значительных капитальных инвестиций. И в нем ключевым моментом для успешной реализации станет страховка от западных агентств.
Вместе с американскими соинвесторами мы подали заявку в DFC (американская корпорация, которая, как и агентство из группы Всемирного банка MIGA , специализируется на страховании рисков, в том числе военных и политических, – Forbes ). Без этого о проекте никто даже думать не будет. Если удастся, это будет первый известный мне кейс, когда иностранные инвесторы придут в Украину не в проекты, связанные с miltech.
Опыт Dragon Capital, которая первой получила страховку MIGA, показывает, что даже полностью «белым» проектам из ЕБРР в акционерах достаточно трудно пройти все проверки. Значит ли это, что мы не увидим большое количество заявок на страхование от MIGA и DFC?
Следует отметить, что это пока единственная история и она исчисляется миллионами долларов, в то время как у нас в Украине потенциальный спрос на страхование военных рисков составляет сотни миллиардов.
Кроме того, даже в таких уважаемых организациях лимиты на Украину, скорее всего, ограничены, поэтому пока на этом рынке не появятся частные страховые компании, массовых сделок, к сожалению, не будет.
Давление на бизнес: помогли ли встречи в Офисе Зеленского
Несколько месяцев назад вы с рядом других бизнесменов присоединились к «Манифесту 42» – объединению, в частности, против давления силовиков на бизнес. Чего удалось достичь за это время?
Это постоянная работа, там жизнь кипит, бурлит. Уже создана общественная организация. Что касается анонсированного реестра недобросовестных силовиков, то, как мне известно, ребята уже на финишной прямой. Проработали в деталях все плюсы и минусы. Потому что важно иметь полное доверие общества.
Есть определенные законодательные инициативы, которые уже представили Офису президента и депутатам. Но в некоторых важных вещах у нас пока, мягко говоря, нет поддержки. Например, отдельной статьи, предусматривающей уголовную ответственность правоохранителей за давление на бизнес, которое включает необоснованные уголовные производства без логического конца, нерелевантные аресты имущества и средств, что приводит к блокированию деятельности предприятий и убытков, обысков с изъятием оборудования, денег и т.д.
Хотя уже известны случаи, когда частный бизнес из-за сугубо юридических механизмов доводил такие истории до наказания. По крайней мере, эти правоохранители были уволены.
А также, насколько мне известно, «Манифест 42» консультируют посольства ведущих западных стран.
Летом президент Зеленский встретился с бизнесом, иногда такие встречи проводят заместители руководителя его Офиса. Но, по отзывам предпринимателей, это не приносит каких-либо существенных изменений. Какие у вас впечатления?
Я не могу говорить обо всех кейсах, но из того, о чем мне известно, чиновники водили козу за хвост, бессодержательно попиарились в Facebook и на этом все закончилось. Безрезультатно.
Обществу надоели силовики, незаконное давление на бизнес, поэтому власти очень быстро теряют доверие со стороны предпринимателей.
Более того, ни один следователь к ответственности за наезды на бизнес не привлечен, а [предприниматели слышат, что] «90% бизнеса должно сидеть в тюрьме». Оригинальное выполнение президентского поручения остановить произвол силовиков.
Ухудшилась ли ситуация в плане прессинга силовиков по сравнению с июнем, когда была встреча с Зеленским?
Она точно не улучшилась. Но силовики перед тем, как что-то делать, начали хотя бы задумываться об ответственности. Также они стали бояться публичности: отдают себе отчет, что могут стать токсичными. Все это немного их сдерживает. Но не могу сказать, что есть нетерпимое отношение власти к коррумпированным ментам.
У вас есть кейс с обысками и уголовным делом по мотивам корпоративного конфликта в Майницком газовом месторождении. Выиграли дело, но во время обыска у одного из инвесторов изъяли около $600 000. Деньги вернули?
Мы выиграли все судебные хозяйственные дела с оппонентами, решения по которым уже вступили в силу.
Частные деньги инвесторов вернули только через четыре месяца, счета были заблокированы 5–6 месяцев. Все это время хозяйственная деятельность была, по сути, заблокирована: рабочим не выплачивалась зарплата, мы не могли уплатить налоги. Это самый продолжительный известный мне кейс, когда государство блокировало хозяйственную деятельность частной компании, которая еще и добывает стратегический ресурс.
Сейчас мы запустились, начали снова вкладывать деньги. Делаем 3D-сейсмику, планируем бурить скважины. Что касается уголовного дела, то оно до сих пор открыто, его ведет ГБР, которое в теории должно расследовать деятельность высших должностных лиц, а не хозяйственные споры. Но, насколько я знаю, следователи пытаются подкрепить дело сфальсифицированными оценками экспертных организаций.
Вы оценивали, сколько этот кейс стоил бизнесу?
Возможно, десятки миллионов гривен. Сейчас делаем аудит, все подсчитываем, чтобы выставить счет. Сначала государству, а потом, я надеюсь, государство выставит его тем правоохранителям, кто инициировал эту историю.
Как это должно сработать?
Мы хотим в судебном порядке доказать эти убытки и выставить счета государству. А государство, в свою очередь, вынуждено будет найти виновников этого ущерба.
Государство было в шаге от того, чтобы национализировать два ваших с партнерами промышленных карьера, потому что раньше они принадлежали россиянину Олегу Дерипаске. С чем вы вышли из этой истории?
Начнем с того, что они никогда не принадлежали Дерипаске, а были собственностью одной из крупнейших в мире строительных компаний – Strabag (австрийская компания, Дерипаска имеет неконтрольную долю в ней). Кстати, страна нуждается именно в таких мощных инвесторах для послевоенного развития.
Что произошло? Какой-то чиновник в Минюсте решил, не исследовав как следует эту историю, подать иск по поводу конфискации этих активов.
Если бы мы проиграли это дело, наши западные партнеры увидели, что в Украине нет уважения к праву собственности. История кажется маленькой – несколько миллионов долларов, но проблема в том, что в рамках всего государства чиновники считают нормальным мыслить в духе «бизнесмен полиняет на деньги – ничего страшного».
Никто только не думает о долгосрочных последствиях – как такое отношение может влиять на инвестиционный климат. А эта цепочка причинно-следственных связей намного сложнее, чем просто «мне нечем заняться, пусть суд разберется».
Мы финально выиграли это дело, но это мог бы быть очередной гвоздь в гроб нашего инвестклимата.
«Кузница», цемент, строительство в Ирпене и интерес к Ocean Plaza
Могли ли заинтересовать инвесторов такие активы, как Николаевский глиноземный завод, конфискованный у того же Дерипаски? До войны Forbes оценивал предприятие в $1 млрд.
Таких активов в Украине десятки, а может, и сотни. Когда-то они производили значительную часть ВВП, но затем были конфискованы из-за связей с россиянами, и теперь это черная дыра с абсолютной неподотчетностью. Где они, что они, как они? Никто не знает.
Государство забирало эти активы под лозунгами, что нужно направить ресурс на нашу оборону, поэтому мне интересно, сколько такие предприятия заплатили налогов и зарплат. Увидим, отрапортует ли об этом правительство. Думаю, там будет ноль. А потом окажется, что долги компаний выросли, а количество работников уменьшилось.
Я поддерживаю, в принципе, национализацию российских активов, но если ты уже идешь в эту историю, нужно иметь план на последующие шаги, а это только продажа нормальному инвестору.
Все-таки вы видите интерес инвесторов к подобным активам?
В западных инвесторов я не верю. Местные – конечно. Но вопрос цены. Те, кого это может заинтересовать, будут понимать, что покупают билет на судебную войну с предыдущими собственниками. Потенциальный покупатель таких активов, скорее всего, будет считать, что цена должна быть такой, чтобы отбить ее за 2–3 года. Я считаю, что на каждый актив найдется как минимум 3–5 потенциальных покупателей.
Вы ожидаете на аукционе по продажам Ocean Plaza?
ТРЦ сейчас не в шоколаде. Люди туда ходят, но цифры далеки от довоенных.
Однако зависит от цены. Правда, я не очень верю, что этот аукцион состоится, как и другая крупная приватизация. Потому что это противоречит логике чиновника – «чем длиннее очередь в твой кабинет, тем ты важнее и потенциально богаче».
В прошлом году вы говорили, что есть разрыв в ожиданиях стоимости у собственников активов в Украине и потенциальных покупателей. Как с этим сейчас?
Так же. Это видно по рынку M&A – там ничего не происходит. Одна из причин – этот гэп. С одной стороны, любому крупному инвестору будет трудно утвердить в наблюдательном совете инвестицию в Украину из-за рисков, которые мы, к сожалению, сейчас имеем. Поэтому это может быть разве что цена, скажем, в 20% или точно не более 50% того, что было до войны. С другой стороны, положение дел собственников активов иногда даже лучше, чем до 2022-го.
Недавно стало известно, что в конце 2022-го вы купили у Сергея Тигипко завод «Кузница на Рыбальском» вместе со всем имуществом и земельными участками. Как вы пришли к этой инвестиции? Тигипко искал покупателя на рынке?
В связи с возможным банкротством «Кузницы» я заинтересовался купить их долги. Это наш основной бизнес с 2016 года, и за это время мы выкупили портфели на десятки миллиардов гривен. Затем появилась возможность купить и контрольный пакет акций, что делает эту инвестиционную историю более привлекательной. Поэтому для меня это по сути опцион – я купил актив за небольшие деньги, там есть неплохой потенциал для заработка.
Вы единственный инвестор проекта или есть партнеры?
Я владелец 94% акций «Кузница на Рыбальском» через компанию Ewins, но там есть кредиторы и значительная долговая нагрузка.
Сколько вам стоила «Кузница»?
Там точно нет сотен миллионов долларов, о которых шла речь до войны. Такие цифры – это enterprise value, состоящая из капитала и долгов. В случае с «Кузней» доля капитала в стоимости незначительна.
То есть, то, что вы заплатили, это даже не порядок десятков миллионов долларов?
Нет. Точно не десятки.
По данным из Реестра судебных решений, банкротство «Кузницы» инициировала компания Тигипко, в то время как крупнейшими кредиторами являются юрлица, связанные с бывшими владельцами актива – Петром Порошенко и Игорем Кононенко. Это наталкивает на гипотезу, что актив возвращается к ним, а ваш контроль с Тигипко был лишь временным. К тому же Тигипко купил его накануне президентских выборов 2019 года.
Они не единственные кредиторы…
Но самые большие.
Это верно. Но давайте посмотрим, как будут развиваться суды и аукционы по продаже имущества. Есть процедура банкротства, далее арбитражный управляющий выставляет активы на продажу, и кто-либо может прийти и купить их по рыночной цене.
В чем ваш интерес, если актив могут распродать, чтобы рассчитаться с кредиторами, которые еще и являются бывшими собственниками?
Вместе с акциями я купил еще часть долгов.
Другой ваш новый проект – большое строительство фактически «города в городе» в Ирпене вместе с экс-мэром Владимиром Карплюком. Не кажется ли вам токсичным совместный бизнес с партнером, владеющим землей в городе, который сам когда-то возглавлял?
Во-первых, Карплюк – едва ли не самый большой застройщик в Киевской области, и ему доверяют свои деньги тысячи инвесторов. Он реализовал масштабные проекты еще задолго до того, как стал мэром.
Во-вторых, с профессиональной точки зрения, я его знаю как очень рабочего человека.
Мы сошлись на чистом бизнес-интересе, потому что Карплюк – комфортный и понятный партнер. Участок и идея его, с меня – деньги и формирование рабочего капитала.
Сколько инвестировали?
Под 200 млн грн.
Сколько планируете потенциально?
Надеюсь, что это все. Но на самом деле я бы исходил из того, что потенциально придется вложить еще столько же.
В целом это наша первая инвестиция в проект с нуля с начала войны. Решение далось тяжело. Это был май этого года, а мы помним, какая тогда была интенсивность российских обстрелов Киева. На рынке недвижимости тухло. Первичка вообще стоит. Но Володя [Карплюк] пришел с аргументами, которые меня убедили, поэтому мы взяли этот риск на грудь и побежали.
Какие это аргументы?
После начала войны в Ирпене зарегистрировались 15 000 переселенцев с Востока Украины. Сейчас возможно больше. 2000 домов или квартир были разрушены или повреждены вследствие военных действий. Не все они подлежат восстановлению, а разрушенное жилье должно восстанавливаться по новым нормам. Мы исходили из предположения, что своим предложением сможем удовлетворить спрос как коренных, так и новых жителей Ирпеня. Это предположение пока осуществляется.
Сколько объектов продали, на какую сумму и на какой средний чек?
В настоящее время продано 32 объекта из 50, которые фактически находятся в процессе строительства. В первую очередь проекта входят 200 объектов разного формата: от сити-хаусов по 75 кв. м до коттеджей 200+ кв. м.
Это строительство в каком сегменте – выше среднего?
Я бы назвал это «уверенный средний», ближе к «бизнесу» по качеству, но по доступным ценам. Это при том, что себестоимость выросла на 30% от начала войны.
Планируете ли продавать объекты в этом проекте через госпрограмму «єОселя»? Какая доля продаж может быть покрыта программой, если да?
Около 30% объектов в проекте адаптированы под программу «єОселя».
Ваш цементный бизнес, вероятно, существенно выиграет от этого проекта?
Этот проект – мизер для цементного рынка. До войны рынок цемента в Украине составлял 11,2 млн т. В прошлом году было 5 млн т, в этом – 7 млн т. Наши два завода произведут в этом году около 780 000 т при мощностях 1,6 млн т. То есть фактически мы работаем полузагружено.
Мы видим сейчас активизацию инвестиций ирландской CRH, которая недавно купила в Украине два цементных завода. Вам интересно и в дальнейшем инвестировать в этот бизнес или, вероятно, есть желание выйти из него?
У нас было предложение по поводу продажи до войны, мы отказались. Это перспективный бизнес. После окончания войны, когда начнется восстановление, рынок может достичь 15 млн т. Это максимальный показатель за всю историю Украины.
Что касается CRH – это наш давний конкурент, они действительно объявили о покупке двух заводов за $100 млн, а также недавно вложили десятки миллионов долларов в крупный логистический центр в Киеве. Мы тоже вкладываем, «Ивано-Франковск Цемент» – тоже. Это бизнес, где нужно постоянно бежать, инвестировать средства, потому что ты будешь терять долю рынка.
Думаю, наши capex на следующие годы будут достигать десятков миллионов долларов. Одно из направлений – уменьшение доли угля в энергозатратах за счет переработки. А также расшиваем узкие места, чтобы предприятие могло производить 2 млн т цемента.
Вы принимали участие в конкурсе на приватизацию Усть-Дунайского морпорта. Но портовая инфраструктура находится под постоянными атаками россиян. Это еще привлекательное направление для инвестиций для вас?
Да, но опять же, в зависимости от цены. В этом случае мы определили максимальную сумму, которую готовы вкладывать. Кто-то дал больше (150 млн грн, победитель предложил 200 млн грн, – Forbes ). Каждая инвестиция – это баланс между риском и ценой.
Как экономике перестроиться на военные рельсы и проблемы с рабочей силой
На недавнем саммите CEO Forbes министр стратегических отраслей Александр Камышин призвал даже далекий от военпрома бизнес искать возможности для того, чтобы наладить поставки для военных нужд. Видите ли вы движение государства и бизнеса к тому, чтобы все же перестроить экономику на военные рельсы после полутора лет войны?
Что может сделать государство – поддержать местных предпринимателей и производителей своим госзаказом. Чтобы по самым низким ценам покупать что-то для военных нужд, тебе не нужно национализировать определенное предприятие.
Сейчас все происходит ad-hoc. То есть необходимо закупить – давайте, мы побежали. Если на следующий год понятно, какой будет эта потребность, то на 2025 год этого понимания значительно меньше и совсем мало на более дальнюю перспективу. Пока у бизнеса не будет уверенности, что этот рынок будет существовать и в следующие 5–10 лет, никто вкладывать деньги не будет.
В Украине мы видим обратное. Во-первых, предприниматели слышат от государства, что когда ты снабжаешь что-то армией, ты не имеешь права зарабатывать на этом. Во-вторых, чтобы обеспечить нужды военных, государство может тебя еще и национализировать. Это вообще не имеет ничего общего с развитием долгосрочных принципов военной экономики.
Потребности Сил обороны и необходимость замены воюющих почти два года людей не вызывают сомнений. В то же время все чаще приходится слышать жалобы бизнеса на нехватку персонала, в частности квалифицированного, поскольку людей, которые устраиваются на новую работу, часто мобилизуют. Как найти баланс, чтобы в итоге это не вылилось в противоречие?
На улице война. С одной стороны, мобилизация – важная составляющая усиления наших военных возможностей. Но с другой, к сожалению, нехватка квалифицированного персонала в связи с мобилизацией и нехватка специалистов на рынке труда – одна из важнейших проблем, с которыми сталкиваются предприниматели.
Я не очень большой специалист по кадровым вопросам, но чувствую, что военные тоже, слава Богу, сознательные люди и понимают, что тыл должен работать и платить налоги, потому что без этого мы войны не выиграем.
Хорошо продуманная военная рекрутинговая кампания, которая, кстати, иногда проводится государством, может стать залогом такого баланса.
Есть ли проблемы с рабочей силой на ваших предприятиях?
Конечно. И это очень острая и массовая проблема.
В чем именно это выражается?
В том, что некому работать. Вообще, общаясь с топовыми бизнесменами, могу сказать, что сейчас три четверти рабочих на украинских предприятиях – это женщины. Это тотальное явление, которое не зависит от региона. И это, кстати, один из рисков для экономического обновления и роста. Рынок рабочей силы, мягко говоря, наше узкое место.


Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.