30 лет украинского бизнеса. Какими мы были, как стали теми, кто мы есть, — Forbes рассказывает о том, как из руин советского строя прорастали инициатива, изобретательность, деловая хватка украинских предпринимателей. Один год — одна история, один урок. 1991 год
Amazon інвестує мільярди доларів у ШІ, роботів та машинне навчання. Якими принципами й правилами керується компанія?
Дізнайтеся вже 22 листопада на Forbes Tech 2024. Купуйте квиток за посиланням!
Летом 1991 года Владимир Лавренчук стал другим человеком.
Один из самых уважаемых финансистов Украины, Лавренчук работал тогда начальником управления Ощадбанка. «Женат, воспитывает дочь, владеет английским». Последний пункт из рабочей анкеты оказался решающим. В мае 1991-го Лавренчука отправили в банковскую школу под Римом, где рядом с ним за партами оказались руководители 12 республиканских сбербанков (страны Балтии не стали отправлять своих представителей).
В конце 1980-х «Большая семерка», чтобы поддержать реформы Горбачева, открыла для СССР программы технической помощи. По похожей программе училась в Болонском университете главбух Киевского химико-фармацевтического завода имени Ломоносова Филя Жебровская, которая в будущем создаст на его основе компанию «Фармак».
Запад думал, что СССР еще можно сохранить.
Лавренчук придерживался другого мнения. «Глава Сбербанка России, глава Сбербанка Казахстана, Белоруссии – и начальник управления Лавренчук, в джинсах, со значком независимой Украины на лацкане, – смеется он, вспоминая те месяцы. – Глава грузинского Сбербанка Гиви Топурия и я – мы были сепаратистами». В его киевском окружении, вспоминает Лавренчук, не было никого, кто не мечтал тогда о независимости.
В марте в СССР прошел референдум о сохранении «обновленного Союза». В Украине против проголосовало 28% участвовавших – чуть больше, чем в России (26,4%). Одновременно украинцам по инициативе «Народного руху» было предложено ответить на вопрос «Согласны ли вы, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основах Декларации про государственный суверенитет Украины?». 80% украинцев ответили утвердительно.
Для 33-летнего Лавренчука поездка в Италию была первой заграничной командировкой в жизни. «Мне дали миллион лир командировочных – около $1000 по тому курсу, – вспоминает он. – Моя месячная зарплата была $27, председатель банка получал $33».
СССР доживал последние месяцы, а для молодого финансиста раскрывался совершенно новый мир. «Я стал взрослым человеком не в 16 лет, когда получил паспорт, не в 18, когда пошел в армию, а в Италии, – размышляет он. – Я попал в мир, где отношения между людьми были построены на уверенности в себе: они знали свои ценности, знали, на что способны, уважали друг друга – были свободны».
Первый день торгов после открытия Киевской фондовой биржи, 1991 год.
Киевский рынок, 1991.
Митинг на площади Октябрьской революции (сейчас Майдан Незалежности) в поддержку Независимости Украины в Киеве в августе 1991 года.
Леонид Кравчук, первый президент независимой Украины, 1991.
Предвыборная кампания пред первыми выборами, 1991.
Перспективы независимой Украины выглядели обнадеживающе. Кого-то вдохновляли мечты о «золоте Полуботка» – легендарном казацком сокровище, якобы хранившемся в Банке Англии. Кого-то – фраза из отчета Deutsche Bank, назвавшего Украину «одной из наиболее сильных экономически советских республик». Экономисты DB были, впрочем, далеки от эйфории. Автопромышленность и производство потребительских товаров неконкурентоспособны на внешних рынках, констатировали они. Все, что Украина может на этом этапе экспортировать, – железная руда и энергоносители (уголь, минеральные масла, газ).
Не было иллюзий и у 39-летнего экономиста Андерса Ослунда, который по приглашению Джорджа Сороса во вторую декаду августа побывал в Киеве. «Украина была довольно абсурдным местом, – описывает Ослунд свои впечатления в книге «Как Украина стала рыночной экономикой и демократией». – Она по-прежнему была частью Советского Союза, но советское правительство утратило контроль над большинством вещей, имеющих значение: зарплатами, налоговыми поступлениями, денежным предложением. В результате катастрофической фискальной и денежной политики все было в дефиците, а цены на свободном частном рынке взлетели до небес. И все же Киев был исключительно нормальным. Люди были вежливы и доброжелательны. По улицам было безопасно ходить поздно ночью. В общественных парках по-прежнему высаживали цветы. И это при том, что в конце года средняя зарплата по свободному обменному курсу советского рубля была $6 в месяц».
Плохо было не то, что советская экономика разваливается. Плохо было то, что в Киеве мало кто понимал, что с этим делать. Председатель парламентского комитета по экономической реформе Владимир Пилипчук сказал Ослунду, что украинская экономика будет процветать, стоит ей избавиться от российской эксплуатации. «Мы попытались объяснить ему, что Украина пользуется исключительно благоприятными условиями торговли с Россией и переход к торговле по рыночным ценам обойдется ей в несколько процентов ВВП, – рассказывает Ослунд. – Пилипчук слушал нас недоверчиво. Он был за рыночную экономику, но его представления о ней были туманными». Директор Института экономических исследований Госплана УССР Александр Емельянов был самым догматичным коммунистическим экономистом, каких Ослунд только встречал. До тех пор, пока он оставался главным экономическим советником Леонида Кравчука, «никакие рыночные реформы были невозможны».
30 лет спустя Лавренчук вспоминает эйфорию 1991-го со смешанными чувствами. «В той школе я чувствовал, что знаю, что делать, – говорит он. – Это было заблуждение».
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
