Летом 2020-го Игорь Гуменный узнал от врача, что через пару недель умрет. Поздняя стадия лейкемии. Для человека, привыкшего все контролировать и всегда имеющего «план Б» (в путешествия он обязательно берет с собой запас наличных – «вдруг что случится с кредитками»), это был сокрушительный удар. Но не нокаут.
⚡️Даруємо 700 грн знижки на річну підписку на сайт Forbes. Діє з промокодом 700 до 28.04 Оформлюйте зараз за цим посиланням
Основателю UBC Group и одному из 100 богатейших украинцев хватило недели, чтобы проложить себе дорогу к спасению. Берлинская «Шарите», 42 дня комы, химиотерапия и мучи‑ тельная реабилитация – в июле 2021 года Гуменный, 53, вернулся домой. Вернулся немного другим человеком.
О том, как ему удалось не только победить рак, но и удержать на плаву бизнес, переосмыслить свою жизнь и отношения с близкими, Гуменный рассказал члену совета директоров компании «Фармак» и постоянному интервьюеру Forbes Петру Чернышову.
Мы публикуем отредактированную и сокращенную для ясности версию беседы.
Есть такое выражение – hit by a bus. Его часто используют в бизнес‑школах: студентам предлагают спрогнозировать судьбу компании, владельца ко‑ торой внезапно сбил автобус. Год назад ты тяжело заболел. Как это пережил твой бизнес?
К такой ситуации мы специально не готовились и никогда такого не обсуждали. Но, как показала практика, у нас было хорошее управление. Ничего в бизнесе не поменялось: в мое отсутствие все процессы работали. Точно так же успешно мы вышли из ковида и в этом году превзошли показатели 2019 года. И это при том, что я «выпал» на полгода.
От твоих сотрудников я часто слышу: «Все зависит от того, как Игорь решит». Ты «вылетел» на полгода – и это не повлекло за собой плохих последствий. Объясни этот парадокс.
Я и сам удивился. Ведь я всегда очень активно участвовал в управлении бизнесом: работал над продажами, организацией процессов, операционной эффективностью. Как ни странно, без меня все продолжало работать.
Объяснение очень простое. Европейский банк реконструкции и развития уже лет 15 нам выносит мозг про структуру управления, отчетность, ключевые бизнес‑процессы. Все у нас предельно стандартизировано.
Я лично решаю, в каком направлении двигаться. К примеру, принимаем решение открыть новый завод по производству аппаратов искусственной вентиляции легких. Создаем рабочую группу, я запускаю процесс. А дальше все идет по стандартному пути.
То есть, когда ты временно выбыл, не надо было принимать никаких важных решений?
Мы не начинали новые процессы. Развивали намеченное ранее, адаптировались после ковида.
Компания справилась с твоим отсутствием и даже выросла. Может, это была подсказка судьбы: не уходить с головой в бизнес, тебе же не 30 лет. Может, надо изменить жизнь? Многие в твоем возрасте начинают писать книги, картины, песни. Раз уж бизнес прекрасно развивается без тебя.
Я все время об этом думал. Мне повезло. Бизнес для меня – естественная среда, сама жизнь, как и семья. Но у меня нет разделения на семью и бизнес. От многих бизнесменов я слышу, что они постоянно ищут, где заканчивается бизнес и начинается семья.
Это ищут СЕО. Собственники, как правило, не могут найти этого.
Собственники тоже ищут.
Мы с моими двумя основными партнерами сначала жили в одном подъезде, а как только начали заниматься бизнесом, постепенно купили квартиры. Потом вместе переехали за город, где купили и восстановили разрушенный санаторий. Наши дети росли вместе.
У меня пятеро детей, у моего партнера и брата Александра, который отвечает за продажи, – трое, у второго партнера, Игоря Бурдыленко, который отвечает за производство и логистику, – двое. Мы все время были в одной среде. Поэтому у меня нету представления, что я должен выйти на пенсию и перестать чем‑то заниматься. Для меня это органично. У меня нет цели в жизни – взять большое количество денег и переехать на какой‑то остров.
Некоторые основатели бизнесов и в 70, и в 80 лет не уходят на пенсию, хотят рулить. Это про тебя?
Наверное. Даже если бы я вдруг продал бизнес, все равно искал бы, чем заняться. Одни собственники говорят: «Никогда не продам бизнес», другие – «За хорошую цену продам хоть завтра».
Ты к какому типу относишься?
Я не зарекаюсь. Могу продать часть бизнеса (и делал это), могу работать с партнера‑ ми. Но не очень мыслю себя вне бизнеса вообще. Еще раз повторю: это для меня – естественная среда. Я – предприниматель.
В твоей компании говорят, что тебе наскучили хард‑бизнесы вроде производства холодильников. А вот с сетью ресторанов ты «отрываешься».
Я действительно провожу много времени в своих ресторанах. Мне там очень нравится. Я понимаю суть всех основных процессов, принимаю стратегические решения, но не лезу в операционное управление.
Ты строишь сеть в крупных городах. Почему «Старгорода» нету в Киеве?
Мы купили площадку для «Старгорода» на улице Жилянской еще до 2014 года, но так и не достроились. Был период, когда в Киеве не выдавали официальные разрешения на строительство. Нам говорили: «Вы стройте. А потом – через суд». Мы так не можем делать. С тех пор мы открыли всего один ресторан в Днепре, и то лишь потому, что вложились в него еще раньше.
В чем причина?
«Старгород» – ресторан с пивоварней, со стартовой инвестицией около $3 млн. Мы перестали инвестировать в ресторанный проект, потому что нам непонятны сроки его окупаемости. Вернемся к его развитию, как только увидим, что в Украине можно рассчитывать как минимум на три года стабильности.
Пандемия сильно ударила по ресторанному бизнесу.
Пандемия показала, что в мире можно выключить целую отрасль экономики, всю сферу услуг – туризм, рестораны, индустрию развлечений…
В Америке мы продаем оборудование для ресторанов. Отели, рестораны, кафе всегда считались в Америке важ‑ нейшими сферами экономики. На ежегодные шоу NRA обязательно приезжают министр торговли, как минимум пара бывших президентов и так далее. Там всегда говорилось, что ресторанная отрасль – второй работодатель вАмерике после государства. И вот, Америка «выключила» все рестораны, и ничего не поменялось. Жизнь показала, насколько уязвимыми могут быть отдельные отрасли бизнеса.
Сейчас популярно движение work from home. С моей точки зрения, это разделило людей на три слоя. Первый – те, чья работа требует присутствия на рабочем месте. Второй – те, кто может работать из дому (другое дело, насколько им это удобно). И третий – владельцы и СЕО, которые могут работать удаленно с комфортом. Не видишь ли ты здесь неравенства?
Я противник работы из дому. У нас в пандемию все, кто мог, ходили на работу. Конечно, если кто‑то заболевал, всю команду отправляли по домам. Но как только обстановка нормализовалась, мы вернулись в офис.
У нас подразделения по всему миру – от Чили и до Шанхая. Мы и так дистанционно работаем все время. Но чтобы это преодолеть, в нормальное время все ключевые сотрудники собирались на специальное обучение минимум трижды в год.
Чтобы выигрывать, в моем бизнесе нужна максимальная мобилизация. Чтобы команда шла к одной цели, важно физическое взаимодействие. Может быть, я человек старой формации, но я не понимаю, как это сделать дистанционно. Даже мат по Zoom звучит театрально.
У вас же штрафуют за мат?
Одно матерное слово стоит 100 грн. Мы, признаться, позволяем себе это периодически: очень снижает градус эмоций, но за это приходится платить.
Расскажи о болезни, с которой ты боролся последний год. Что с тобой произошло?
Лейкемия. Для меня она стала абсолютной неожиданностью, «черным лебедем». В какой‑то момент жена заметила, что у меня на теле стали появляться синие пятна. Мы пошли к врачу, мне поставили диагноз. Сказали, что стадия очень поздняя. Врач сказал: «Странно, что вы в таком состоянии ходите – вам осталась неделя или две».
Прямо так и сказал?
Они пытались шептаться с женой о чем‑то, но я сказал: «Так не пойдет. Я должен знать».
Ты не чувствовал, что заболеваешь?
Все было абсолютно нормально. Но в ретроспективе понимаю, что звоночки были. Например, жена начала меня обгонять на пробежках. Я тогда подумал: «Ничего себе у нее физическая форма». Но я не обратил на это внимания, старался каждое утро бегать.
Что ты почувствовал, услышав диагноз?
Все планы оказались неважны. Все в момент обнулилось. Главным стало то, что можно было успеть за ту неделю, которую мне давали врачи.
Был момент паники?
Просто все заканчивается, когда тебе говорят: «У тебя неделя». Это рубеж, за которым – ничего. Я продолжал улыбаться, что‑то делать. Но в душе рыдал. Было жутко обидно, что все вот так закончится.
Как ты попал на лечение в Берлин?
Мы спросили в киевской клинике: «Где лучше лечиться от этого рака?» Связались с «Хадассой», там сказали, что с моим диагнозом лучше ехать в Германию. Мы связались с несколькими клиниками и выбрали берлинскую «Шарите».
По прилете мне подтвердили диагноз. Врач сказал: «Есть две новости: хорошая и плохая. Хорошая: при этой болезни есть шанс на ремиссию и полноценную жизнь. Плохая: очень поздняя стадия».
На следующий день меня перевели в реанимацию и начали мощную химиотерапию. Меня погрузили в кому, я провел в ней 42 дня. Все это время моя жена была рядом, ухаживала наравне с медсестрами. Когда я вышел из комы, не мог ни говорить, ни поднять руку. Но было состояние огромной надежды. Врач сказал: «Все хорошо, анализы показали, что у вас уже нет лейкемии. Но вы должны получить еще около 100 химиотерапий».
«Химия» была не самым плохим, что мне предстояло. После реанимации и ИВЛ у меня было грибковое поражение 80% легких. Антибиотики его почти полностью убрали, но часть правого легкого все равно пришлось удалить. Я только начал восстанавливаться после операции, и вдруг случилось кровоизлияние в легкие – пришлось оперировать повторно.
Лечение заняло год. Я уехал в Германию в июле 2020 года, а вернулся в июле 2021‑го. Сейчас я в ремиссии. Через месяц у меня первый чекап, потом – каждые три месяца.
Даже здоровым людям я советую раз в полгода делать медицинский чекап. Это может спасти вам жизнь.
Как изменился твой взгляд на жизнь?
Когда я очнулся, жена дала мне телефон и айпад. Когда тебе показывают тысячи сообщений со словами поддержки, это лучшая мотивация жить. Очень много людей за меня волновались и поддерживали. Это обязывает.
Что помогло победить болезнь?
Волевых качеств для этого мало. Нужна еще любовь. Я понял, что жизнь конечна. Перестал заниматься вещами, которые не вмещаются в конечность жизни, – например, сидеть часами в соцсетях. Стал больше внимания уделять семье, рабочему окружению, людям, которые мне дороги. В ежедневной суете ты не замечаешь этой теплоты. А это главное.
До болезни я видел мир в черно‑белых тонах. Сейчас понял, что оттенков значительно больше. Я сфокусировался на тех вещах, которые могу довести до конца, понимая, что жизнь конечна.
Игорь Гуменный: Даже здоровым людям я советую раз в полгода делать медицинский чекап. Это может спасти вам жизнь. Фото Александр Чекменев
Изменились ли твои отношения с женой и детьми?
Я, к примеру, перестал ссориться с женой. Раньше постоянно продавливал свое мнение, а сейчас перестал. Это все глупости.
Что детям нужно уделять внимание, я понимал и до болезни. Но заболев, я впервые в жизни начал им говорить: «Вы все должны делать сами. Маша, тебе 10 лет. Какой ты хочешь быть в 20? Тебе, Ярослав, 20. Каким ты хочешь быть в 40? Дай совет себе сорокалетнему, что ты хочешь делать».
Ты смог победить болезнь в том числе потому, что лечился в одной из лучших клиник мира. У обычного украинца нет таких возможностей. Что с этим делать?
У нас много квалифицированных специалистов, которые умеют диагностировать и лечить этот вид рака. Мне оперативно поставили диагноз именно в Украине. Наши врачи знают лучшие препараты для «химии». Но наш Минздрав, например, не разрешил к ввозу в Украину витамин А, который применяется параллельно с «химией». И врач в клинике Спиженко мне сказал: «Если я назначу вам этот препарат, меня лишат права на работу».
Кто‑то в Минздраве определяет, мож‑ но ли применять тот или иной препарат в Украине. Коррупция реально убивает людей.
Предположим, в Украине это было бы разрешено. Но это же все равно очень дорого?
Дорого стоит внимание немецких специалистов: реабилитация, уход. В Украине это было бы в 10 раз дешевле.
Американский миллиардер Майкл Милкен в свое время изобрел «мусорные облигации», а затем отсидел два года за мошенничество. В тюрьме у него развился редкий вид рака, но его вылечили. Он сделал борьбу с болезнью целью своей жизни. Ты не думал о чем‑то подобном? Ты мог бы создать лоббистскую организацию для помощи онкобольным украинцам.
У нас уже есть такая организация. Она называется «Союз украинских предпринимателей». Что значит лоббировать? В Минздраве сидят коррупционеры, которые зарабатывают на том, что решают, сертифицировать ли тот или иной препарат. Что ты им скажешь? Что у них зарплата 20 000 грн, а они живут на миллионы?
Нужны системные законодательные изменения: необходимо признать регуляцию ЕС и допустить в Украину все разрешенные там медпрепараты.
Добиваться этих изменений было бы проще, будь в Украине такая лоббистская организация.
Я не буду учреждать никакую новую организацию. У нас есть все необходимые структуры для того, чтобы это делать.
А как добиться того, чтобы украинские онкологи имели право законно использовать лучшие препараты для лечения больных?
Для начала нужно дать доступ к медикаментам. Дальше нужны новые подходы к реанимации. Средний персонал «Шарите» наполовину состоит из выходцев из Восточной Европы. Зарплата медсестры – €2500–3000. Молодые врачи получают в два раза больше.
У тебя пятеро детей. Какого будущего ты хочешь для них?
Дети должны быть самодостаточными. Должны получить профессию и быть независимыми. Что я могу сделать для этого? Могу делиться своими взглядами на жизнь и предложить им себя в качестве ролевой модели.
Если твой ребенок скажет: «Я хочу работать в благотворительной организации и помогать бедным жителям Африки. За это не платят, так что жить буду на папины деньги». Что скажешь?
Я буду против.
Тебе наплевать на бедных африканцев?
Это глобальная мировая проблема: в бедных странах люди не думают о том, как прокормить своих детей. И ставят перед этой проблемой все остальное человечество: кормите нас или мы сами к вам придем.
И приходят. Ок, другой твой ребенок говорит: «Пап, я хочу стать учителем. За это мало платят, но зато я буду делать социально полезную работу». Дашь ему денег?
Мой ребенок должен сам выбрать профессию и понимать, как будет с ней жить. Если он не будет самостоятельно генерировать деньги, то потратит любое наследство. Обычно так и бывает: состояние расходуется уже в первом поколении.
А что думаешь об инициативе, начатой Гейтсом и Баффеттом, – каждому из детей – по $10 млн, остальное – на благотворительность? Присоединишься?
Когда заработаю миллиард, то, возможно, подумаю об этом.
Я зарабатываю деньги не один, а вместе с командой, которая связала свою жизнь с компанией. И я не имею права сказать: «Я сейчас продам бизнес, а вы, ребята, как‑то разбирайтесь».
Думаешь ли ты о том, чтобы оставить часть состояния не акционерам, а своим топ‑менеджерам?
Что такое «часть моего состояния»? У меня нет состояния, у меня есть акции. Все заработанное мы с партнерами вкладываем в развитие бизнеса. У нас нет яхт, мы не летаем бизнес‑классом.
Тот, кто стремится к деньгам ради денег, никогда их не заработает. Деньги мне нужны именно для этого – для развития. Бизнес для меня – образ жизни, а не просто деньги ради денег.
Моя цель – вырасти на рынке США. Нам интересно создать новый продукт для Coca‑Cola и стать №1 в США по оборудованию для баров и ресторанов.
Важно ли тебе, чтобы твои дети жили в Украине?
Я даю образование детям в Англии и Америке. Это их интегрирует в мир. Выберут ли они Украину? Если им комфортно и хорошо в Украине, то пусть живут тут.
Хотя, к примеру, я сам настоял на том, чтобы моя старшая дочь вернулась в Украину. Она в свое время работала в «Киевстаре», а потом уехала в Сантьяго работать в крупной международной компании. И в какой‑то момент я сказал: «Ладно, возвращайся и займись нашими продажами».
Ты считаешь себя патриотом Украины?
Да.
А что для тебя патриотизм?
Для меня национальная идея Украины очень материальная: это современная страна, которая является для своих граждан местом реализации во всех сферах. Я хочу превратить Украину в такую страну. Чтобы она была хорошим местом для жизни.
Страна движется в правильном направлении?
В моем понимании, она топчется на месте. Огромное количество людей покидает страну. Наши основные инвесторы – гастарбайтеры, ежегодно пересылающие в Украину $15 млрд, при том что прямые иностранне инвестиции в разы меньше.
Как ты видишь свое пенсионное будущее?
В Германии у нас есть партнер – большая семейная компания SCHÄFER с оборотом больше €2 млрд. Во время Второй мировой они добывали железную руду, потом начали обрабатывать металл. Сегодня они поставщики металлических деталей для всего немецкого автопрома (Volkswagen, Mercedes, BMW). Владельцу компании Тео Шаферу уже больше 90 лет.
Лет пять назад был забавный случай: их операционному директору, классическому, строгому немцу, исполнялось 65. Тео его поздравляет и говорит: «Ну все, тебе пора на пенсию».
При этом сам Тео никуда не собирался?
Да, он остается СЕО. А свою правую руку отправил на пенсию.
В общем, мне нравится модель Тео.
Ты обдумываешь варианты места жительства на пенсии?
Есть много мест, которые мне нравятся: например, Сан‑Франциско в Калифорнии или Кейптаун в ЮАР. Весной – Шотландия и Англия, а еще – Барселона. Но меня постоянно тянет к месту принятия решений, в центральный офис.
Мне нравится, как проходит пенсия у Тео. Зимой он улетает на Канары, в марте‑апреле возвращается в Германию, на лето уезжает в Швейцарию, а в августе‑сентябре опять возвращается в Германию. И при этом остается у руля. Но пока мне интересно жить так, как я живу.
Посоветуй молодому украинцу несколько книг: фикшн, нон‑фикшн и о бизнесе.
Чтобы вам помогли книги, нужно их прочитать не одну сотню. Вы должны просто всегда читать. А одна книга ничем не поможет.
Из художественной литературы я бы рекомендовал Хэмингуэя, причем разного – от «По ком звонит колокол» до цикла «В тени деревьев». Люблю и «Праздник, который всегда с тобой», и «Прощай, оружие».
Из нон‑фикшна посоветую «Историю искусства» Эрнста Гомбриха. В 20 лет я впервые попал на выставку Сальвадора Дали, она меня впечатлила. Потом узнал о Босхе, Ван Гоге, Гогене, да Винчи. А 15 лет назад прочитал Гомбриха, и мои фрагментарные знания слились в единую стройную систему.
По бизнесу – очень хорошая книга Фила Найта «Продавец обуви». Классическая история о том, как Найт создавал кроссовки, опираясь на производство в Японии.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
