Трассу Н‑03 прокладывали не для меня. Вообще не для людей, которым нужно куда‑то доехать. Ее проложили, чтобы по ней можно было гнать коров в соседний лесок, гонять на мототелегах и выглядывать из‑за ворот дома на таких, как я, которые наивно пытаются добраться по этой трассе из Киева в Черновцы. Автодорога Н‑03 начинается перед Бердичевом. Я выпрыгиваю на нее и вжимаю пальцы в руль. Фары вырывают из темноты пунктирную кривую разметки, которая исчезает под машиной. Я знаю, что теперь все будет иначе. Дорога будет хотеть сбросить машину с себя, машина будет хотеть пронестись над дорогой. А я изо всех сил буду держать руль, лишь бы всем нам остаться на своих местах.
Amazon інвестує мільярди доларів у ШІ, роботів та машинне навчання. Якими принципами й правилами керується компанія?
Дізнайтеся вже 22 листопада на Forbes Tech 2024. Купуйте квиток за посиланням!
Я еду уже час и не включаю Фрэнка Синатру, хотя когда машины еще не было, представлял именно это: ночь, трасса, руль и Синатра поет о незнакомцах. Но теперь еду по ночной трассе без музыки. Пиктограмма заправки мигает красным на панели. Бензина остается максимум на 2 км.
Этой «Тойоте» много лет. Бензин в ней всегда заканчивается внезапно. Когда я уходил из компании, то почти ничего не забрал, только ее выкупил. Даже не представляю, как Игорек, мой водитель, удержался не дать мне в морду. У него все было просчитано: «Тойоту» за несколько месяцев должны были списать как лом. Игорек не работает со мной уже семь лет. А бензин продолжает заканчиваться, как будто его кто‑то сливает. У Игорька был гараж на Борщаге, где можно было химичить с машинами по‑всякому – например, заправиться слитым с чьей‑то машины бензином. Сейчас Игорек возит кого‑то другого и кому‑то другому говорит:
– Петрович, да вы что, по городу не ездили? Только успевай заправляться.
А может, наконец ему попался нормальный шеф, который, пока Игорек сливает его бензин, успевает сливать дизтопливо с целого автопарка. И никакого тебе контроля.
Когда я женился на Ксюхе, Игорек шел как свадебный подарок. У нового начальника участка, зятя самого шефа,должна была быть новая «Тойота» с водителем.
– Вот такой пацан!– говорил шеф, тряся у меня перед лицом кулаком с поднятым вверх большим пальцем.
GPS‑трекер я спрятал в машине через неделю наших с Игорьком поездок. Через полгода он показал, что мы еще не доехали даже с Печерска на Окружную, а расход бензина свидетельствовал, что сгоняли в Лиссабон и обратно. Я пошел к шефу, но тот даже слушать меня не стал.
– Так и ты сливай, сынок. Или ссыпай. Вон утебя для этого целый участок.
Иногда мне казалось, что мое жизненное предназначение– поверить, что в этой игре с украденным и проданным ничего такого нет. Все так жили, все играли в это. Только в детстве играли за гаражами и возле стройки, а теперь – в гараже и прямо на стройке.
Трасса Н‑03 пробует снова сбросить мою «Тойоту» с себя. Впереди, словно остров света посреди пустой темноты трассы, всплывает заправка. Я заворачиваю.
– Пятый обычный,– говорю сонному заправщику. Он откручивает крышку бака. Под лампами дневного света его лицо кажется серым. Может, он тут местный «Игорек» итоже знает, что можно скрутить и слить.
Кассирша пробивает бензин и предлагает хот‑дог и «ваш любимый кофе».
Моего любимого у вас нет. Такой варит Жека: в джезве, на газовой плите. Не добавляет ни молока, ни корицы, ни сахара. Просто сыплет побольше кофе.
Сейчас Жека спит. Завтра в 8:00 они с Кириллом идут в школу. Первый класс. Взрослая жизнь. Ничего хорошего. Они оба еще не знают, что ровно в 7:40 я заеду во двор их многоэтажки. Они как раз будут выходить из подъезда. Кирилл побежит ко мне, я подниму его на руки, он попросит опустить его на землю, хотя на самом деле этого не будет хотеть. Жека сделает вид, что не удивлена. Вроде все так и должно быть. Будто ночь с 31 августа на 1 сентября для этого и создана, чтобы ее женатый любовник несся по трассе Н‑03, чтобы утром отвести их сына в первый класс.
– Карта или наличные?– спрашивает кассирша.
– Наличные,– говорю я итянусь за кошельком в карман. Карман пуст. Я вспоминаю, что кошелек остался у моего сына Олега, который вчера попросил у меня 200 грн.
– Сорри, карта,– говорю кассирше.
Когда родился Олег, я был поглощен работой. Шеф именно тогда отдал мне козырный участок. «Строительство жилого комплекса с подземным паркингом, офисными помещениями и лаунж‑зоной на крыше», – было написано на паспорте объекта. На этом комплексе я прожил безвылазно три года. Не успел опомниться, как сын подрос. Когда я впервые остался с ним один на целый день, то обнаружил, что ничего о нем не знал. Не знал, что он не любит скверы и мячи. Не знал, что делать, когда у него портится настроение. И еще меньше знал, что он любит и как с ним радоваться. Я чувствовал вину и стыд. Ведь действительно стыдно спрашивать у своего сына, чем он интересуется. Сейчас ему 10, изредка он просит у меня 200 грн, и я делаю вид, будто понимаю, куда он их тратит.
Может, плюнуть на все, вернуться домой и самому отвести его сегодня в школу? Или забрать в обед, накормить бутербродами. И наконец проводить время с сыном, говорить, не терять времени.
Я никогда не рассчитываюсь в Новоднестровске карточкой. Не хочу оставлять следов. Я еду в Киев за кошельком. Сажусь за руль и отправляюсь к развороту. Через полчаса мы с «Тойотой» мчимся в сторону Киева. За Бердичевом трасса Н‑03 заканчивается и начинается Е‑583 – машина приветствует ее как родную. Я открываю окно.
Я любил тот козырный участок, который отдал шеф. Он был в центре. Раз в неделю добирался туда пешком, а не машиной. Это был день без Игорька, но и в такие дни меня встречал начальник смены Понтий. На самом деле его звали Иван Глибенко. Даже в дни, когда я приходил пешком, Понтий встречал меня словами:
– В твоей тачке от «Тойоты» только название.
И добавлял со знанием дела:
– Японец должен быть новым.
И у Понтия действительно каждый год был новый японец. А еще он никогда не ходил на работу в кроссовках и джинсах. И мне советовал.
– Ты бы тоже в костюме и галстуке ходил, потому что ребята тебя уважать не будут,– говорил он.
Я пропускал совет мимо ушей: одежда ничего не изменила бы, ребята уважали только Понтия. А на одном участке так много уважения к начальству не помещается. Он приходил в сером с отблеском костюме и длинноносых туфлях, скакал на носочках до самой бытовки, там переобувался в резиновые сапоги, надевал фирменную зеленую жилетку, но каким‑то чудом даже тогда не терял своего веса и уверенности. Бетономешалки всегда приезжали к Понтию вовремя, арматура не ржавела, сваи держались крепко, в котлованы никто не падал. Одним словом, все было лучшим образом. В обед он обходил всех, у кого‑то мог пригубить водку и попробовать сало, кого‑то угощал своим контрабандным швейцарским «Филип Моррисом».
Когда впервые Понтий заговорил со мной вполголоса о мужике, которому бы надо одолжить наши грузовики на пару дней, я сразу остановил его. Второй разговор был о дизельном топливе, которое еще не закончилось, но было бы хорошо заказать новую партию. Я снова отказался.
Третий разговор, о шинах, он со мной уже и не начинал. За несколько недель до закрытия участка у Понтия появился четвертый японец, а мне позвонил начальник ирпенской ГАИ. Сразу четыре наших грузовика, пришитые по документам к Обуховскому району, попали вДТП в Ирпене. Моя докладная, с табличками и графиками, о реальных потерях и потенциальных прибылях, так и осталась у шефа на столе не открытой. Шеф сжал руку в кулак, поднял вверх большой палец и сказал:
– Понтий – вот такой мужик!
Из открытых окон машины в салон заходит темнота и запах созревшей кукурузы и подсолнечника. Тяжелыми волнами накатывается сон. Я поворачиваю на очередную заправку и прошу у дежурной кассирши кофе. Она пробивает капучино, высовывается в окошко и кричит: «Корицу добавьте! Бесплатно».
Это Ксюхина привычка – присыпать плохой кофе корицей. Она всегда присыпает чем‑то душистым вещи, которые ей не нравятся. Поэтому в нашей семейной жизни почти не осталось ничего не присыпанного и не подслащенного.
В первую же рабочую неделю шеф затащил меня на футбол. Он очень хотел иметь свой футбольный клуб. Но купить смог только довольно паршивый. Втот день наш клуб играл с еще худшим. Ксюха тоже пришла на игру. Спортзал был похож на школьный. С большими окнами в верхней части, завешенными сетками. Содной стороны ряд шведских лестниц. С другой– трехъярусные трибуны с пластиковыми сиденьями. Пахло смесью мужских одеколонов, пота и масляной краски.
– Наш новый инженер,– представил меня Ксюхе шеф.– Вот такой пацан!
Но большой палец вверх чего‑то не поднял. В зале было прохладно. Ксюха была в приталенном бежевом пальто. Красный шарфик в тон помаде, белокурые волосы собраны в хвост. Золотая серьга с белым камнем почему‑то только в одном ухе.
Только шеф отвернулся, Ксюха легонько толкнула меня в плечо и показала блестящую флягу:
– Если делать по глотку каждый раз, когда папа будет говорить «Дебилы безногие!», то напиться можно еще до конца первого тайма, – улыбнулась она.
– Коньяк?
– «Финляндия», – ответила Ксюха. – Всегда добавляю немного для аромата.
Я часто представлял, как все меняю. Увольняю Игорька и заставляю Понтия возместить убытки
Я тогда еще не знал, что ничто не было случайным – ни футбол, ни сидевшая рядом Ксюха. Просто шефу был нужен свой человек. А Ксюха хотела жить богато и счастливо, а все горькое чтобы можно было присыпать корицей. Уних обоих ничего не получилось. Я и дальше любил, когда водка пахнет хлебным мякишем, а не корицей. А воровство предпочитал называть именно воровством, а не «успешным бизнесом». Ксюха этого упорно не замечала. Просила отца для меня новые участки, где можно было бы воровать цемент и дизтопливо.
Я часто представлял, как все меняю. Увольняю Игорька и заставляю Понтия возместить фирме убытки. Представлял, как он продает всех своих японцев, переходит на «Приму» и вносит наличные в кассу. Но в реальности я подписывал путевые листы Игорьку. Но грузовики с моего участка не ездили налево, и еще я попросил акции компании у шефа в обмен на то, что забуду о ДТП в Ирпене. Шеф согласился. Никто из акционеров даже не заметил. Я был неудобен. А шеф всегда находил способ избавиться от того, что мешает или не приносит прибыли. Так моя «Тойота» впервые оказалась на Н‑03. Игорек отвез меня в Новоднестровск.
Я делаю глоток уже успевшего остыть кофе. На указателе, который пронесся за окном, я с удивлением читаю надпись «Бердичев». Я двигаюсь к Жеке и Кириллу. Через несколько минут трасса Е‑248 снова станет трассой Н‑03. Но я должен вернуться в Киев.
Новоднестровск оказался похожим на одну большую строительную фирму, которую открыли в 1970‑х, а в 1990‑х приватизировали по всем законам жанра. В центре города контора, прийти в которую есть только два повода – День строителя и день зарплаты. В обоих случаях желательно прийти в чистом и трезвым, ну а вернуться уже как повезет.
Лучшим местом здесь была бытовка. В ней пахло сигаретами, черным хлебом с чесноком и теплой одеждой. Подходить к ней надо осторожно, иначе можно испачкаться глиной или незастывшим цементом. Именно здесь я впервые увидел Жеку. Табельщицу. Ее рыжие волосы были единственным ярким пятном на сером участке. Она улыбалась:
– Заходите. Я сделала вам стол.
Стол стоял у окна. За ним виднелось огромное местное водохранилище, окруженное каменистыми холмами. В жестяном стаканчике из‑под оливок торчали остро наточенные карандаши.
Жека протиснулась за мной в бытовку и вытащила из‑под стола пустую картонную коробку.
– Сюда складывайте обувь. А здесь,– она открыла самый большой ящик стола,– рации и электроды – проверяйте их утром и вечером.
В бытовке не работали чайник и лампа. Я попросил Жеку купить новые, оставил денег. Утром чайник кипятил воду, а лампа светила. Почти все деньги лежали на столе.
– Их можно было просто отремонтировать, – сказала Жека.
Так я узнал, что починить можно почти все. Кроме айфона, который я уронил в незастывший бетон. Через полгода Жека уехала в Черновцы – узнавать, мальчика она ждет или девочку.
Олег, конечно, откажется идти со мной в школу, но я смогу его из школы забрать и спрошу, куда он потратил 200 грн, которые просил у меня. А с Кириллом тоже обязательно пойду в школу– 3 сентября или 5‑го. Ничего же сакрального не происходит именно 1 сентября.
– Петрович, вы как будто и не одичали, – Игорек был уверен, что ссылка в Новоднестровск сделает из меня нового человека. И шеф тоже. Я должен был понять, как это – работать там, где все, что можно слить, ссыпать и отправить налево, ссыпали и отправили до меня. Полгода без GPS‑трекеров и моих вопросов всем должны были пойти на пользу. И больше всего мне.
Где‑то на столе у шефа уже лежал паспорт нового козырного участка, возможно, даже с вертолетной площадкой. Там меня уже ждали «вот такие ребята», с которыми можно было и дальше сливать и ссыпать.
– А помните те компрессоры, которые сломались, еще как вы с Понтием работали?– спрашивал Игорек.– Вы еще их хотели на лом отдать, а Понтий припрятал. – Игорек любил напоминать, что Понтий умел прятать от меня даже большие вещи.– Так вот, он их подарил городу, а город ему за это– часы и звание почетного гражданина. Вот вчера те компрессоры выставили на тендер. Как будто какой‑то дурачок купит.
Я вспомнил круг света, падавшего на мои документы от старой настольной лампы в новоднестровской бытовке. Как шипел, закипая, чайник. Как Жека заливает кипятком кофе. Никакой корицы.
– Вещи подлежат ремонту,– хотел я сказать Игорьку, но промолчал. После аукциона я привез свой компрессор на новый козырный участок, тот, где была даже вертолетная площадка.
Он лежал у забора вместе с остатками лесов. Я приходил к нему каждый день. Был ему механиком, электриком и пневматиком. Приводил к нему мастеров, они качали головами и уходили. Переводил с английского инструкции и статьи, не вылезал с сайтов продажи подержанной техники. Наконец компрессор затарахтел и выдал желаемые восемь бар давления.
Первым на мое объявление откликнулся Роман.
– Фундамент разобьете?– спросил он, не здороваясь.
Я прицепил компрессор к «Тойоте» и погнал на железнодорожный вокзал. Чувака на молоток я нашел между девятой и десятой платформами, его звали Гоша и в Киев он приехал из Богуслава. Через полчаса мы с Гошей и компрессором были у Романа. Поверхность фундамента была бледная и потрескавшаяся, я подумал о песке и гравие, которых здесь явно было мало, и мысленно передал привет Понтию. Гоша с залатанной машиной превращал дизтопливо в сжатый воздух, запускал отбойный молоток и крушил фундамент. Роман жал нам руки, просил Гошу посоветовать новых заливщиков, а мне обещал быть бдительным с песком и гравием.
А дальше закрутилось. Роман дал мой телефон Георгию, Георгий – Николаю, Николай – Татьяне, а та – своему мужу Бенджамину. Оказалось, в этом мире слишком много бетона, сделанного с нарушениями стандартов. Вчетвером– с Гошей, «Тойотой» и компрессором – мы гоняли по селам и городкам. Работали даже в выходные и большие религиозные праздники. Пока я не ушел из фирмы, оставив вертолетную площадку недостроенной. Подарил свои акции Игорьку и выкупил старую «Тойоту».
Я понял, что нужны еще люди, когда появился Павел. Бетон у Павла был привычный – бледный и хрупкий, но Павел спешил. Я понял, и мы разбили стену без предоплат. Деньги должны были прийти через неделю, но через неделю денег не было, а телефон Павла сообщал, что данный номер не обслуживается. Так появился юрист Лев, механик Леня, а вместе с ними офис и администратор Саша– студентка филологии.
Мы росли быстро. На работу ходили в джинсах и кроссах, не курили «Филип Моррис» и не покупали каждый год нового японца. Компрессоров стало пять, потом 10, а потом 20. На этот раз компрессоры были новые. Гоша руководил целой бригадой чуваков на молотках. Я читал лекции в бизнес‑школах о ремонте как бизнес‑мышлении. Но главное было другое.
Мы не играли в старые пацанячьи игры – ни в гаражах, ни за их пределами. Не сливали чужое дизтопливо и не искали, кто подпишет нам липовые путевые листы. Мы развивались, поскольку приносили пользу. Даже если она была похожа на бледную бетонную пыль.
Я сворачиваю на очередную заправку, прошу двойное американо. Вчера на моем счету оказался $1 млн. Я ехал домой с незнакомым ощущением в легких. Словно хотелось глотнуть побольше воздуха или громко закричать.
Ксюха встречала меня в платье с обнаженными плечами. На ужин была телятина, пахнувшая анисом и розмарином.
– Смотри, – она подсунула мне телефон, я увидел фото большой двухэтажной квартиры на Новопечерских Липках. – И сколько такая стоит? – $1,5 млн. Миллион у нас есть, еще 500 000 даст папа,– добавила Ксюха.
Я снова почувствовал желание глубоко вдохнуть или громко закричать.
Вместо квартиры я куплю лучший в стране автокран за $1 млн. Откроются новые горизонты
Капот моей «Тойоты» все еще смотрит в сторону Новоднестровска. Я медленно прихлебываю кофе и оттягиваю момент, когда развернусь в Киев. Вдруг глубоко вдыхаю и начинаю громко смеяться, осознав, что больше не плыву по течению, а строю свою жизнь так, как хочу.
Вместо квартиры на Печерске я куплю лучший в стране автокран. Он будет стоить ровно $1 млн. На моем счету будет пусто, но для нас со Львом, Леней и Сашей откроются новые горизонты.
Я больше никуда не сверну и буду мчаться в Новоднестровск остаток ночи.
Синатра будет петь о своем пути. Я буду проезжать магазины и заправки, где из автоматов течет плохой кофе, увижу коров, которые выходят пастись там, где трасса Н‑03 превращается в трассу Р‑24. Я успею. Как и планировал, зарулю во двор как раз тогда, когда Жека с Кириллом выйдут из подъезда.
Иллюстрации Михаила Александрова.
Опубликовано в пятнадцатом номере журнала Forbes (ноябрь 2021)
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
