Более 30 лет журналист и писатель Себастьян Юнгер, 61, описывает и изучает войны. В последнее десятилетие он фокусируется на проблемах реинтеграции ветеранов. К его советам следует прислушаться
Велика війна пришвидшила вихід жінок на лідерські ролі. Вже 15 травня на форумі «Вільна» Forbes пропонує подивитися на це явище крізь нову, чітку оптику. Спікерки та спікери з Superhumans, Google, ENKO, McDonald’s, G. Bar та інших. Купуйте квитки за посиланням.
В 1993 году начинающий журналист Себастьян Юнгер стоял на взлетной полосе аэропорта в Сараево и слушал, как в пригороде тарахтят пулеметы. «Если есть какая-то иллюстрация апокалипсиса, это мужчина в деловом костюме, который разжигает огонь во дворе заброшенной высотки», – так позже журналист опишет момент, наиболее поразивший его в первом контакте с войной.
Вторжение России в Украину напоминает Юнгеру Боснийскую войну, только в большем масштабе. «Трудно описать, насколько я поддерживаю Украину и горжусь тем, что вы делаете для мира», – говорит писатель.
Юнгер, 61 – мастер приключенческого нон-фикшена. Он писал репортажи о гражданских войнах в Африке и Боснии, исследовал торговлю кровавыми алмазами и лесные пожары в Айдахо. В 2007-2008 годах он жил с американским взводом, расположенным в восточном Афганистане. На основе этого опыта Юнгер снял дилогию документальных лент о братстве на войне и написал книгу «Война». Позже его фокус сместился на возвращение с фронта.
Книга «Племя», вышедшая на украинском языке в издательстве «Наш формат», исследует природу проблем с адаптацией. Ее фундаментальная идея – ветеранам не хватает ощущения тесного крепкого сообщества, выживание которого зависит от поведения его членов. Конкретно такое дает война.
Как исследователь войн и военных советует создать таковое в гражданской жизни и к чему готовиться компаниям, обществу и семьям ветеранов.
Вы пишете о войнах и воинах более 30 лет. Какой самый важный инсайт о реинтеграции ветеранов вы получили за это время?
Наиболее опасное заблуждение – считать, что с ветеранами что-то не в порядке, когда они не вписываются в общество и переживают депрессивные или тревожные состояния. Почему? Войны – травматический и ужасный опыт – довольно точно воспроизводят человеческую эволюцию. В армии люди живут в группах по 30-40 человек, во враждебной среде, их выживаемость зависит от поведения друг друга. Так человечество провело последний миллион лет. Это приятное чувство.
А потом ветеран возвращается в высокомеханизированное, отчужденное, индивидуализированное общество. Негативное восприятие его – признак психологического здоровья и нормальная реакция. Она не должна вызывать вопроса «Что с тобой не так и почему ты не рад быть дома».
Вот откуда в «Племени» идея о необходимости ветерана в принадлежности к гражданскому обществу.
Да. Человек – социальный примат, он умирает почти мгновенно, если оказывается один в дикой природе. В команде мы выживаем. Современное общество решило большинство проблем, связанных с ежедневным выживанием, и у индивидуумов возникает ощущение, что им не нужны другие. У военных нет такой иллюзии – как не было у доиндустриальных племен.
Трудно переносить одиночество и изоляцию от людей, ради которых ты готов идти на жертвы. Никто не чувствует себя хорошо только наедине сам с собой.
Возвращаются первые ветераны Большой войны. Пока это тысячи, но мы готовимся к миллионам. Что важнее всего сделать на этом этапе?
Ветеранам важно иметь близкую связь друг с другом – по крайней мере, какое-то время после возвращения. Иметь простор, чтобы делиться опытом и чувствовать себя защищенными. Но если ветераны слишком долго будут строить стены и задержатся в безопасных социальных кругах, это может повлечь за собой психологическое расстройство.
Я нашел полезный инструмент у коренных народов США. В племени Кайова есть ритуал Gourd Dance. Возвращаясь с битвы, воины танцуют, поют и описывают свои победы всему обществу. Некомбатанты приходят, слушают и поздравляют бойцов. Это позволяет сообществу морально принять участие в войне, а ветеранам – преодолеть ощущение сепарации от невоевавших людей.
В США я запустил инициативу Vets Townhall. Все, прошедшие Корейскую войну, Вторую мировую, Вьетнам, Афганистан, могут выступить и рассказать, как они чувствовали себя, защищая страну. Гости просто должны слушать. Это катарсис для ветерана и полезно для слушателей, потому что делает каждого частью глобального опыта.
Опираясь на опыт США, в каких процессах реинтеграции должны взять лидерство работодатели?
Не стоит забывать, что ветераны могут быть психологически уязвимы. Но я не советовал бы слишком фокусироваться на этом. Это может породить опасный миф: «Я был на войне, вы не можете меня критиковать». Статус психологической жертвы может стать рычагом манипуляции – спросите любую мать.
Компании предлагают систему психологической поддержки, если ее не предлагает государство. Если у компании несколько ветеранов, полезно проводить встречи, где сотрудники слушают коллег с боевым опытом. Каждое чувство должно восприниматься нормально: скорбь, злость, гордость. Все это часть войны.
«Компании озабочены корректным оказанием ментальной поддержки. С одной стороны – работодатели хотят помочь. С другой – не хотят перелечить. Где баланс?
Это каверзная задача для общества в целом. Служба привлекает жестких, устойчивых людей – и вдобавок, боевые задачи часто требуют выключить эмоции. Тебе страшно или грустно? На это нет времени: жизнь собратьев под угрозой. В битве чувства могут являться формой слабости.
Самое важное – вывести травму из категории слабости. Следует напоминать ветеранам: чувствовать себя плохо – нормально. Даже если на фронте казалось, что все окей. Во многих случаях сложная реинтеграция – признак психологического здоровья.
Еще ветеранам нужно показать: их роль в обществе так же ценна, как роль в подразделении. Падение значимости статуса – большая проблема. Как я могу быть клерком в продуктовом, если был снайпером?
После гражданской войны в США в 1865 году Уинслоу Гомер написал картину «Новое поле деятельности ветерана». Парень в рабочей одежде косит пшеницу, его снаряжение – в углу картины, на полу. Холст говорил ветеранам: вы были нужны нам во время войны, и вы нужны нам сейчас. Это может звучать черство и неблагодарно. Однако, я считаю, одна из лучших вещей, которую можно сделать для ветерана – поместить его в другую ситуацию, в которой он нужен.
Эксперты, с которыми мы общались, напоминают и об ощущениях великой идеи. Они говорят: ветерану, только защищавшему страну, нужна такая же глобальная миссия в гражданской работе.
Мне кажется, это универсальная вещь: то же происходит со звездами спорта, когда они больше не могут соперничать. Но, если подумать, в этом большое достоинство – быть просто человеком, иметь семью, помогать обществу, как можешь. Я готов спорить с каждым, кто говорит, что быть учителем менее важно, чем солдатом.
Моя жена – самая младшая из 12 детей. Ее отец – ветеран Второй мировой. Он имел звание капитана, был в Италии, Франции, Австрии, три года сражался против фашизма. Когда он вернулся, стал мэром своего городка. Возглавлял общественный банк, давал маленькие ссуды фермерам и предпринимателям. Я его не знал. Но не думаю, что он вспомнил бы войну, если бы я спросил его: «Какую часть вашей жизни вы считаете самой важной?»
Более 30 лет журналист и писатель Себастьян Юнгер, 61, описывает и изучает войны. В последнее десятилетие он фокусируется на проблемах реинтеграции ветеранов. Фото Getty Images
Еще одно опасение – коммуникация. Часто звучит вопрос «Как говорить с ветеранами?» – о чем спрашивать, что говорить. Ваш совет?
Думаю, фундаментальная идея – если военный не хочет говорить о боевом опыте, не стоит спрашивать. Это не нужно воспринимать как ущемление чувств или неуважение. В основном это просто попытки избежать неудобства и даже унижения публичным гореванием.
Все, кто воевал, потеряли кого-то. Вы не можете вернуться, не потеряв собратьев и сестер. И вы будете плакать о них.
Мой совет гражданским? Просто скажите ветерану: «Добро пожаловать домой». Не всегда даже стоит благодарить, это может привлечь нежелательное внимание. «Приветствую дома», – базовая реплика, полная любви.
Что оказалось для вас наиболее удивительным, когда вы наблюдали за ветеранами и их возвращением?
Общее желание группы американских ветеранов вернуться на войну в Афганистан. Их форпост был на отдаленном склоне – без интернета, телевизора, связи. Он кишел мухами и скорпионами, там было либо очень жарко, либо очень холодно. Постоянные бои. Они были совершенно несчастливы – однако имели друг друга и прямолинейную задачу выжить. И когда они наконец вернулись к невестам, семьям, торговым центрам, им очень хотелось попасть в долину Коренгал.
Это было неожиданно. Я начал изучать опыты катастроф – в частности, вспоминаю историю мужчины, пережившего землетрясение в итальянском Авеццано в 1916-м. Погибло более 90% населения города. Выжило несколько сот. Исчезли социальные статусы, не было важно, кто богат, кто беден. Единственное, что имело значение – насколько ты участвуешь в выживании группы.
То же – во взводе. Там неважно, красив ли ты, весел или богат. Ничто из этого не имеет значения в битве. Если ты хороший солдат, все в твоем подразделении будут любить тебя и готовы умереть за тебя.
В чем сильнейшие навыки ветеранов – как они смогут улучшить компании и сообщества, если мы их встретим правильно?
Ветераны могут внести в сообщество идею, что каждый нужен. В богатых индустриальных обществах в определенный момент начинает казаться, что ты можешь исчезнуть и никто не заметит. Но нет, ты нужен. Солдаты могут коммуницировать это.
Они вернутся и будут получать справедливое уважение. Важно, чтобы они отдавали его обратно и уважали людей, кто был критически важен на своем месте.
Ветераны – мощная нравственная сила. Когда они настаивают на идее свободного, демократического сообщества, в основе которого – человеческое достоинство, к ним прислушиваются. Это полезно и для самих ветеранов. Ты больше не стреляешь из оружия. Но у тебя есть другая, востребованная сообществом роль.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
