Основанный в Украине агрегатор вакансий Jooble работает на семи десятках рынков. Компания видит, что происходит с глобальным и местным рынком труда и куда устраиваются украинские беженцы за рубежом. Об этом и адаптации бизнеса с более чем 500 работниками Forbes поговорил с основателем Jooble Романом Прокофьевым
В первые дни была наивная надежда, что россияне ничего не знают. Команда бросила силы на информационную борьбу – рассылала тысячи сообщений о преступлениях российской армии. «Оказалось – все они знали», – говорит соучредитель Роман Прокофьев. Силы бросили на другой фланг информационного фронта.
Jooble отказался от рынков России и Беларуси и 10% выручки. Войну научились воспринимать как еще один фактор, который следует учитывать для принятия решений. Как живет агрегатор и рынок труда в Украине и мире и будут ли нанимать российских программистов-беглецов за границей – рассказывает Прокофьев.
Интервью сокращено и отредактировано для ясности.
До 24 февраля вы работали в 71 стране. Какую часть выручки потерял Jooble , отключив Россию и Беларусь?
Около 10% выручки. Это был не экономический выбор. Мы не собирали совет директоров, обсудили все буквально через пять минут.
Кроме выручки потеряли долги, которые нам не вернули клиенты. В один день уволили около 50 человек, работавших в РФ. Выплатили им все зарплаты и сказали, что теперь не будем с ними сотрудничать и точка.
Да, это было болезненное решение для компании. Но это не о деньгах, а о самоуважении. Как ты можешь помогать воюющей с тобой стране и предоставлять ей какой-либо сервис?
Украинский рынок труда по меньшей мере несколько месяцев был на дне. Насколько из-за войны просела Украина?
Количество вакансий – достаточно репрезентативная метрика. В марте предложение просело примерно в восемь-девять раз. Запросов от поисковиков вообще не стало меньше, возможно, за исключением первых двух недель. Разумеется, люди были в панике, искали безопасность, им было вообще не до работы. Но обустроившись на новом месте, понимали, что нужно зарабатывать деньги.
Рынок восстанавливается. Пока я оценил бы падение количества вакансий в пять раз от показателя февраля.
В один момент рынок поисковика превратился в рынок работодателя. Раньше люди перебирали варианты, смотрели, подходит ли культура, расстояние от офиса до дома. Все изменилось за месяц – сейчас те, кто предлагает работу, получают какое-то невероятное количество отзывов.
Больно это говорить, но из-за войны наступило золотое время работодателей. Очень многие талантливые, умные люди потеряли работу и ищут новую.
Как изменилась структура вакансий? Кого ищут?
Практически исчезли руководящие, топ-менеджерские должности. Ситуация очень похожа на то, что было в пандемию. Спрос на делающих реальную работу руками, на все профессии, которые называют «синими воротничками», тоже сократился. Но в общей структуре предложения их доля возросла.
Временно сократился спрос на айтишников. Но в Украине значительная часть промышленности – аутсорсинговые компании с иностранными заказчиками. У них тоже был шок несколько месяцев, они приостановили найм. Но по сравнению со всеми другими индустриями это был страх, но не катастрофа.
IT-специалисты до сих пор в сумасшедшем дефиците. Попытайтесь найти себе пятерых NET-разработчиков. Вы не скажете, что рынок переполнен кандидатами и идут большие сокращения. В мире IT – тоже одна из самых горячих ниш. По крайней мере, пока.
Нужно понимать, что у IT есть очень много ролей. В картине мира разработчиков не так много изменений, спрос есть. Если же люди работали на синьор-позициях в украинских продуктовых компаниях, которые еще и были ориентированы на Украину, то понятно, что произошло с украинским рынком. Для многих талантливых людей не стало работы.
Массовые увольнения в американском и европейском бигтехе как-то влияют на рынок?
Сейчас мы нанимаем людей по всей Европе, не только в Украине. Никто не бежит к нам с резюме с криком: «Возьмите нас, пожалуйста, у нас нет работы».
Мы индексируем весь мир, знаем все об имеющемся спросе работодателя. Я не вижу никакого драматического падения. Несколько компаний написали в пресс-релизах, уволивших N людей. Для мира это капля в море и не основной тренд.
Основной тренд – все индустрии диджитализируются. Изменилось ли что-то в этом плане и изменится ли в ближайшие 5–10 лет? Пока не видно, чтобы что-то могло измениться. Все индустрии, не становящиеся технологичными, вымирают. Поэтому ожиданий, что программисты станут менее востребованными, пока нет.
Сколько у вас сейчас людей в команде, какая часть Украины?
В команде более 500 человек. Но зарплату выплачиваем около 700 специалистам – часть работает part-time. Наши люди находятся в 26 странах – от Канады до Индонезии, 70% – в Украине.
Недавно российское МВД заявило, что страну покинуло 170 000 IT-специалистов. Правдоподобна ли эта цифра?
На первый взгляд, да. Это ведь не только разработчики, но и тестировщики, продакт-менеджеры, дизайнеры. И я искренне надеюсь, что им будет тяжело найти работу.
Все украинские компании, с которыми я общаюсь, настроены очень категорично и не рассматривают сотрудничество с россиянами. Они пытаются мимикрировать под грузин, азербайджанцев и т.д. Но правильная проверка это очень быстро вскрывает.
Украина провела очень четкую грань, даже несмотря на то, что это дешевле. Последний год-два украинские компании ушли в Россию, потому что у нас зарплаты были выше. И даже в Москве можно было нанять разработчика дешевле, чем в Киеве. Кое-кто все еще не может решиться на закрытие российских офисов, потому что собрал там команды.
Но Украина очень маленький работодатель для россиян. Думаю, в Германии 90 из 100 компаний не посмотрят на прописку. Нет цифр для утверждений, но по ощущениям для большинства работодателей российский паспорт не будет препятствием для найма.
Роман Прокофьев, соучредитель Jooble. Фото Александр Чекменев
Один из волонтерских проектов Jooble – ресурс поиска работы для украинских беженцев. Сколько людей им уже воспользовались?
Это более 300 000 украинцев. На этом ресурсе мы собираем вакансии, работодателей, которые готовы брать украинцев. Это важно, ведь если ты не зарегистрирован в стране, есть определенные законодательные ограничения.
И у работодателей все равно есть некая предосторожность. Мол, я его возьму на работу, научу, а завтра он уедет. Оно мне надо? Все понимают, что украинцы ехали не за новой жизнью. Они уехали, потому что нужно было сохранить свою жизнь и жизнь своих детей. И они хотят вернуться, как только смогут. Мы искали тех, кто сознательно готов был нести этот риск.
В каких странах охотнее всего нанимают украинских беженцев?
В настоящее время подключены 19 стран. Безапелляционный лидер – Польша, там самая большая поддержка со стороны работодателей. Ресурс был еще в разработке, а нам уже написал основатель Grupa Pracuj Пржемислав Гачек. Они опросили работодателей, нашли вакансии, на которые готовы взять украинцев и предлагали их нам. Это было очень трогательно и очень круто.
Больше всего вакансий для беженцев у нас есть от Польши, Германии, Чехии, Нидерландов и Испании.
На какую работу чаще всего готовы брать украинцев? Это опять же «синие воротнички» и сезонная работа?
Да. Труднее всего «белым воротничкам», людям, которые здесь работали в офисе. Например, польский похож на украинский, и какие-то бытовые вещи можно быстро схватить. Но заниматься продажами или быть маркетинг-менеджером без основательного знания языка невозможно.
Если вы были врачом в Украине, ваш диплом в Польше ничего не значит – другие протоколы лечения, другие лекарства. Бухгалтер? То же самое. Здесь другое законодательство, другие правила, другой учет.
Думаю, большое преувеличение говорить, что никто не вернется назад. Это неправда. Люди, успешные в Украине, очень хотят вернуться. Потому что им нет места в Европе по вышеуказанным причинам: язык и профессиональный контекст. Их навыки нельзя использовать.
Конечно, через два-три-четыре года они адаптируются. Конечно, есть универсальные навыки. Например, покупать контекстную рекламу можно в любой стране, но опять-таки нужно знание языка.
Другая ситуация у тех, кто работал на условном строительстве. Они переехали в Европу и видят, что там есть работа, за нее платят больше денег, а условия труда лучше. Еще многие государства поддерживают беженцев. У них возникнет резонный вопрос: зачем вообще возвращаться?
Со временем они учат язык, ассимилируются, будут находить все больше причин оставаться. Наибольший риск – миграция рабочих специальностей. Она по-прежнему существовала.
Но ведь она была в основном сезонной: уехали, заработали денег, вернулись назад.
В интернет-маркетинге это называется конверсией. Уехали 100 человек, вернулись 90, затем уехали 90, а вернулись только 80.
Все работодатели жаловались, что не хватает рабочих специальностей. Плиточники, каменщики уже имели по 30 000 грн зарплаты. Ведь если платить меньше, они уедут зарабатывать за границей. Сейчас эта миграция стала вынужденной, что создает долгосрочные риски для Украины.
Какая у них, по-вашему, может быть мотивация вернуться?
Многие идентифицировали себя как украинцев. Это внутреннее состояние, когда ты понимаешь, что твое место – на твоей земле. То, к чему лежит душа.
Это внутреннее патриотическое чувство не бесконечно. Поэтому главное – победить в этой войне как можно скорее. А для этого нужно строить экономику.
Все, кто играл в военные стратегии, знают, что нужно воевать и строить одновременно. Не получается только воевать или только строить.
Если человек со всей любовью к Украине вернется и просидит два-три месяца без работы, он уедет обратно. Будет понимание: ок, я пытался, но нужно кормить семью. И это тоже риск.
Осенью 2021 года Jooble имел 2 млн посещений в сутки. Сколько сейчас?
Несмотря на то, что мы отрезали Россию, более 3 млн визитов в рабочий день. Это Германия, Франция, Польша, Великобритания, Индонезия, Бразилия. Рынки очень фрагментированы. У нас сейчас нет ни одного рынка, который бы занимал более 5% аудитории.
Что с вашим внутренним стартапом – собственной платформой вакансий? Вы как раз делали ставку на «синих воротничков».
У нас был хороший прогресс в Украине. 85% работодателей, попробовавших данную услугу, оставались с нами. Все было классно до войны.
Первое мнение было закрыть платформу в Украине. Но тогда мы подумали, как можно все закрыть в самый сложный для страны момент. Поэтому на два месяца сделали публикацию вакансий полностью бесплатной, чтобы люди могли найти работу. Сейчас в Украине мы работаем в пять-шесть раз лучше, чем до войны.
Но это пока не бизнес?
Пока это волонтерский проект помощи украинским работодателям в это сложное время. Честный ответ таков.
Какие у него перспективы стать бизнесом?
Мы хотели обкатать эту модель в Украине, а потом уже масштабироваться. К сожалению, не успели. Потому сразу пошли на другие рынки. Через 4 месяца команда удаленно собрала новый продукт, запустили его в Венгрии.
Слишком рано говорить, что это бизнес. Но успехи есть и они заставляют нас смотреть в будущее с осторожным оптимизмом.
Вы инвестировали с чеком до $0,5–2 млн как минимум в 12 технологических компаний. Прекратили ли ангельские инвестиции во время войны?
Нет, я лично заключил четыре соглашения – они либо закрыты, либо в процессе подписания. Я не прекратил инвестиции, потому что опять-таки появилось много хороших возможностей.
Есть хорошие компании, попавшие в сложную ситуацию из-за войны. И я понимаю, что это все команды, находящиеся в основном в Украине. У некоторых даже основной рынок был здесь. Но команды, делающие классный продукт, не стали хуже. Да, у них упала выручка, они сейчас в убытках. Но инвестиции – это всегда о будущем.
Я искренне верю, что мы победим. Не просто верю – я положил свои деньги на эту ставку.
Средний чек поменялся?
По некоторым сделкам я сократил чек, который хотел вкладывать сначала. Возможно, сейчас чек не от $500 000, а от $250 000 до $2 млн. Но в среднем он остался прежним.
Как вы себя чувствуете в роли буквально CEO военного времени?
Для меня, как гражданина Украины, это одно из самых сложных времен. Наша компания прошла четыре больших кризиса за 15 лет, это еще один. Не могу сказать, что он самый сложный для компании.
Если CEO военного времени – отсылка к Бену Хоровицу, введшему этот термин, то в нашем бизнесе не военное время. Пока я в совете директоров Jooble, не занимаюсь операционным менеджментом. У каждого направления есть свой руководитель и все они – СЭО мирного времени.
Мы пишем стратегию, создаем правила, обсуждаем видение на 10–15 лет вперед. Компании занимаются этим, когда растут и операционно у них все хорошо.
В начале войны у нас появились разные политики: мы заморозили пересмотр зарплат, обучение, стратегические проекты. Потребовалось два месяца для осознания, что война может длиться долго. Оно не приходит в один день. Но говорить, что мы не делаем чего-то из-за войны – ложный путь.
В начале мая мы написали команде, что война – это то, в чем мы будем жить. Мы не знаем, когда она закончится, ее просто нужно учитывать, принимая решение. Надо планировать волонтерскую и рабочую нагрузку так, чтобы это можно было делать очень долго.
В нашей стране война – сотрудники и компания перевели на ВСУ уже более 35 млн грн. Все эти активности есть. Но мы не управляем компанией в военное время, в том смысле, который вкладывал Хоровиц. Мы не пытаемся выжить.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
