Галина Крук. Человеческое — слишком человеческое | Fiction от Forbes

Девушка была практически идеальной – высокая, длинноногая, с большими глазами и длинными светло‑русыми волосами. Слава начал ерзать в кресле, причесываться пятерней и поправлять галстук, но я не растерялся и сразу перешел к собеседованию.

– Где вы, говорите, учились? Английская филология? Уровень эдвансд?

– Профишенси,– поправила она терпеливо, как мать, которая мирится с ошибками своего чада в надежде, что оно когда‑то чему‑то научится.

– Это хорошо. Надеюсь, что вы будете благодатно влиять на наш небольшой коллектив. Вот, может, и Славу научите хотя бы нескольким базовым фразам,– я очень удачно перевел стрелки, потому что начал смущаться под ее внимательным взглядом, а Слава галантно поклонился и несколько невпопад вставил: «А ю велкам».

– Вы, наверное, обратили внимание, что у нас очень специфическая сфера: мы продаем приборы и оборудование для ультразвуковой, магнитно‑порошковой и другой технической диагностики. Так что одного английского будет мало,– продолжил я, добавляя голосу строгости. 

– Ну, второй язык у меня итальянский,– с готовностью парировала девушка.

– Я не о том. Вы вообще‑то в технике хоть немного разбираетесь?

– Я там в резюме указала? – не сдавалась девушка.

Я пробежал взглядом ее резюме и споткнулся о строку о перфектном владении офисной техникой.

– И это все – компьютер‑принтер‑сканер?

– Ну, я еще хорошо разбираюсь в кофемашинах. Даже переводила сертификационные материалы для одной из известных фирм, которая заходила на украинский рынок.

Вот никогда не знаешь, какая фраза в собеседовании станет решающей. Алиса, так звали девушку, попала в десятку – неделю назад шеф купил навороченную кофемашину, но мы до сих пор так и не постигли, как ее заставить работать. Нажатие кнопки «пуск» не помогало – машина начинала обиженно гудеть, требуя то фильтров, то определенного калибра кофейных зерен, то волшебного пенделя и напутствия для начала работы. Инструкция была написана такой абракадаброй, что никто из нас не осилил ее расшифровать.

Поэтому это был знак свыше, после которого оставалось разве что спросить у Алисы, когда она может приступить к выполнению рабочих обязанностей. Конечно, о кофейной машине я не сказал ей сразу, только о переводе материалов с зарубежных сайтов, переписке с иностранными поставщиками и клиентами, о необходимости изучить специфическую лексику по вибродиагностике и дефектоскопии.

Для меня Анатольевич был идеальным шефом: имеешь карт-бланш, реализуй все что хочешь

Я по‑отечески похлопал ее по руке и пообещал профессиональный рост и быстрое продвижение по служебной лестнице. Алиса несколько растерянно обвела взглядом нас со Славой как две несчастных ступени профессиональной лестницы. Трудно сказать, что в это время пронеслось в ее красивой голове и какими английскими фразами оно было сформулировано, но еще одним ценным кадром в нашем коллективе мы обогатились.

Оказалось, что нам со Славой просто не хватало терпения с кофемашиной. Мы всегда выключали ее на стадии, когда она замыкалась в себе, чтобы вскипятить воду. Но из‑за мужской солидарности мы так никогда в этом и не признались Алисе.

Вся наша фирма, можно сказать, держалась на мужской солидарности и чувстве локтя. Когда мой университетский профессор Анатолий Васильевич Загорский вместо аспирантуры предложил мне пойти в новосозданную фирму по продаже техники для неразрушающего контроля, я загорелся. Между нами говоря, фирма была создана для того, чтобы стать делом жизни сына профессора, с которым мы учились на параллельных потоках. Анатолий Васильевич пытался с детства привить сыну любовь к технике и механике. Хвастался, что в детстве у кровати маленького Анатольевича стоял кривошипно‑шатунный механизм, который должен был то ли пробудить интерес к технике, то ли примирить с тем, что его ждет в будущем. Я завидовал Анатольевичу: мне бы такого отца и столь раннее развитие в нужном направлении, я бы развил третью космическую по направлению к успеху. Но, вероятно, что‑то в этих их методиках пошло не так или генетика дала сбой: на Анатольевича кривошипно‑шатунный механизм не произвел должного впечатления. Техника для него была из разряда того, что не выбирают, а мирятся ради святого отцовского покоя, и с чем надо научиться жить, минимально травмируясь.

Для меня же Анатольевич был идеальным шефом: имеешь карт‑бланш, реализуй все, что хочешь. Я мог испытывать свои идеи и рисковать, принимать решения и воплощать их в жизнь. Конечно, согласовывая с шефом формальности и получая от него резолюции и подписи на важных документах.

– Но освободи меня от этих технических деталей, хорошо? – просил всякий раз Анатольевич.– Я знаю, что ты и без меня нормально справляешься, Андрюха. Я соглашусь со всем, что ты придумаешь. Главное, чтобы все это как‑то держалось на плаву и отец не выедал мне мозг.

Вот так мы и работали – на полном доверии и взаимовыручке. Анатольевич давал мне свободу действий на фирме, а я ему – в жизни. Анатолий Васильевич, кажется, тоже не жаловался.

Это был конкретный бизнес, мы продавали товар, который всегда будет пользоваться спросом. Нашими клиентами были железные дороги, электростанции и другие предприятия, где есть металлические детали, узлы, блоки и резервуары, работа которых важна и ответственна, а выход из строя ведет к миллионным убыткам. Вот, скажем, крутится над городом какое‑то колесо обозрения, а у него в одной из перекладин появились микротрещины или еще какие‑то дефекты. Их не заметишь невооруженным глазом. Проблема с огромными последствиями, а мы тут как тут с нашей лазерной диагностикой. Не говорю уже о различных трубопроводах, несущих конструкциях и других важных объектах. Вообще, я бы всю важную технику подвергал дефектоскопии, регулярно и по строгому регламенту.

– Жаль, что нельзя подвергать дефектоскопии людей,– размышлял вслух Слава, которому фатально не везло с женщинами.– Вот пригласишь ее, повстречаешься с месяц, стараешься, гладишь рубашки, галстуки все новые надеваешь, все в тон, духи меняешь, запонки‑зажимы, а она бац – и срывается.

– Куда срывается? Почему срывается? – с непониманием спросила Алиса.

– А кто его знает, куда и почему? Трубку перестает брать, морозится, говорит, что нет времени на глупости. Вот ты скажи мне как женщина, что им не так? – спросил Слава, резко запрокинув назад навощенную челку. Его отутюженная белая рубашка скрипела, как снег в морозную погоду.

– Ну, может, у них заканчиваются в гардеробе новые платья или духи? – невинно подколола Славу Алиса.– Точно, они не выдерживают конкуренции, комплексуют. Ту мач бьюти.

– Ты думаешь? И что же мне с этим делать? – отчаянно спросил Слава.

– Для начала – попробуй меньше стараться,– пряча улыбку, резюмировала Алиса.

Я никогда не вмешивался в эти их невинные диалоги, не зная, как объяснить Алисе, что Слава нам на фирме нужен именно таким. Шикарный вид и изысканные манеры – это, можно сказать, его рабочая одежда, роба, маскхалат. Когда наклевывался крупный контракт и мы ехали к заказчикам целой командой, Слава был просто незаменим. Дело в том, что шеф наш, Анатольевич, категорически не признавал делового стиля. Думаю, даже на собственную свадьбу он придет в стильных теннисках и дурацких джинсах, максимум – наденет непритязательный кэжуал. Ради же какого‑то (пусть даже и крупного) контракта надевать костюм он точно не собирался.

– Анатольевич, мы же не производим солидного впечатления! Что о нас люди подумают? – поначалу пробовал я уговорить его. – Нормальные директора воспринимают нас, как зеленых хипстеров. В этом бизнесе все по‑взрослому.

– И не проси, Андрюха. Только после моей смерти. И она наступит прямо сейчас, если ты не перестанешь на меня давить. Тогда сможете нарядить меня в костюм (примерно такой, как у Славы), и я буду сидеть, как живой, и навевать на всех смертельную скуку своим видом. Только челюсть мне не забудьте подвязать, чтобы не падала, договорились?

Я отрицательно замотал головой: толку с мертвого Анатольевича нам было еще меньше, чем с живого. Но решение пришло само собой и, как все гениальное, оказалось простым. Теперь мы брали на встречу Славу в его привычном деловом прикиде, и он непременно производил впечатление на заказчиков. А прежде всего – удостаивался ослепительнейшей улыбки и самой уважительной трактовки у секретарш. Правда, потом наступал небольшой конфуз, когда оказывалось, что Слава – не директор, а только топ‑менеджер, и дальше все шло как по маслу. Хитрая стратегия: кто вам виноват, что вы повелись на видимость, зрите в корень. Можно сказать, что Слава был нашим троянским конем, может, и несколько пустым внутри, но чертовски респектабельным извне. Шеф так порой и говорил: «У кого‑то есть табельное оружие, а у меня – респектабельное, Славик». Поэтому Славе никак нельзя было, как необдуманно высказалась Алиса, «меньше стараться».

В свое время я сам купился на Славину импозантность. Было лето, стояла адская жара, и я вдруг понял, что без кондиционера не доживу до конца недели. Поэтому я забежал в ближайшую сеть бытовой техники и приобрел кондиционер с условием, что его поставят вот прямо уже, немедленно. То ли мозги у меня расплавились от жары, то ли работники попались некомпетентные, но эти болваны ошиблись с адресом, так что мой кондиционер несколько дней ехал ко мне на соседнюю улицу и никак не мог доехать. Конечно, я пришел к ним с претензиями, свекольный от жары и ярости. Испуганные продавцы куда‑то позвонили, и ко мне вышел человек в белоснежной накрахмаленной рубашке и деловом костюме.

Он выглядел так, будто только что сошел с рекламы или вышел с приема в Букингемском дворце. Изысканный, с деликатной табачной ноткой духов, с красивыми ухоженными руками и презрительным взглядом. Мне даже стало неудобно, что я побеспокоил его, такого важного, потный от жары, в шортах и шлепанцах на босу ногу. Да еще и из‑за такой мелочи – подумаешь, не везут кондиционер! Где ваша выдержка, уважаемый? Что это за детские капризы? Я уже готов был отступить и извиниться, как вдруг у него зазвонила мобилка, и это была мелодия Эннио Морриконе из фильма «Профессионал».

Более неподходящего момента и пафосного впечатления сложно себе представить, тем более что я знал, как переводится текст песни. «Кто еще даст тебе то, что я давал? Кто еще будет тебя любить так, как я любил». Я расхохотался: резко, безумно, до слез. Я хохотал и хохотал, а кризисный менеджер сети смущался и сникал, пока наконец совсем неподобающе не смылся в служебное помещение. Боже, думал я, какой замечательный ход, как прекрасна голограмма, какой импозантный профессионал, который заставляет клиентов извиняться и ретироваться самим своим видом! Гениальный замысел.

Как-то мне пришла в голову идея принять участие в тендере: победа вывела бы нас в высшую лигу

Кондиционер мне привезли и установили в тот же вечер. Мне стало жаль кризисного менеджера сети, и однажды вечером я решил дождаться его после закрытия магазина и извиниться за свой неожиданный смех. Так мы и познакомились со Славой, которого я потом переманил к нам, пообещав больше никогда над ним не смеяться. В арсенале Славы было два курса политехники и нереализованные амбиции вступления на актерский в Карпенко‑Карого. Лучше всего ему удавалась роль респектабельного мужчины – начальника чего угодно. За время работы он научился сосредоточенно имитировать диагностику, подбрасывая время от времени слова вроде «магнитуда», «резонанс», «капиллярный метод», «ультразвуковые гармоники», что вызвало у большинства клиентов благоговейный трепет. Конечно, Оскара за такое не дают, но свои пять минут триумфа Слава получал с завидной регулярностью.

В обязанности Славы на фирме входило также общение с представительницами прекрасного пола, например, из налоговой или таможни. Зато с пожарными инспекциями обычно коммуницировала Алиса – у нее это неплохо получалось, хотя она порой и угрожала применить к ним огнетушитель. В общем и целом в нашем бизнесе было многовато импровизации и разного сомнительного креатива. Но что поделаешь, коллектив молодой, живем впервые, профессионального стажа – как кот наплакал. Зато мы очень старались и не боялись рисковать.

Однажды меня осенила гениальная идея принять участие в тендере. Один металлургический комбинат, с которым мы давно сотрудничали, объявлял тендер на закупку целого списка оборудования и материалов нашего профиля. Это был тот большой зверь, поймать которого означало бы не только хорошо заработать, но и попасть в высшую лигу.

С тех пор как у нас появилась Алиса, количество контактов с зарубежными поставщиками существенно увеличилось. Теперь мы могли договариваться с ними напрямую о разной сертифицированной, но редкой на нашем рынке продукции вроде виброметров или кислотостойких маркеров, которую больше никто не предлагал. У нас были все шансы выиграть тендер.

– Андрей Миронович, тут французы готовы сделать нам неплохую скидку на оптовые закупки, но просят указать ссылку на наш сайт,– радостно щебетала Алиса, окрыленная первыми успехами.– Унас же есть какой‑то сайт, правда?

А вот сайта у нас как раз и не было. До сих пор мы обходились объявлениями о наших товарах на маркетплейсах и торговых платформах в интернете. Надо было что‑то решать, поэтому я набрал Анатольевича.

– А разве у нас нет сайта? Точно? – с недоверием переспросил шеф.– А что же тогда мы заказывали в прошлом месяце?

– Может, вы, а не мы? – уточнил я.

– Ну да, вспомнил, это я для нашей музыкальной группы заказывал сайт. Я тебе не показывал? Неплохо получилось, стильно. Сейчас тебе скину ссылку.

На самом деле я забыл сказать, что у нашего шефа была одна, как ее называл Анатолий Васильевич, блажь – музыка. Музыкальная группа, в которой он играл на банджо, исполняла музыку в стиле кантри. Я никогда не понимал кантри. Анатолий Васильевич вообще его терпеть не мог, а банджо считал символом пофигизма. Я даже думаю, что шеф играет на банджо исключительно для того, чтобы досадить отцу и отомстить за кривошипно‑шатунный механизм. Потому что не может человек добровольно играть на таком несерьезном инструменте. Конечно, я все это только подумал, а не сказал вслух. Дизайн сайта музыкальной группы категорически не сочетался с продажей оборудования для неразрушающего контроля, и об этом я уже не мог смолчать. Нет, ну, может, для группы оно и ничего, но наши клиенты точно не купятся на эти всплывающие окна и черный задымленный фон в стиле Smoke on the Water. В конце концов мы сошлись на том, что я рисую и высылаю структуру сайта, желаемые рубрики и наполнение, а знакомый программист‑дизайнер шефа продумывает архитектуру и дизайн. На все про все – каких‑то пару дней, пока французы не передумали предоставлять нам скидку.

В последующие дни Алиса сидела, надувшись и метая громы из своих больших серых глаз. И время от времени угрожала уйти от нас по‑английски, если сайта не будет.

– Ну ясно, как же еще тебе уходить, если ты английский филолог! – тщетно пытался ее рассмешить Слава.– Вот если бы твоим базовым языком был французский, то ты должна была бы принести нам французских булок. А если бы испанский, то…

На самом деле Слава подумал о французском поцелуе, но это была бы слишком дерзкая шутка, за такое Алиса могла и огнетушителем в голову запустить.

– А вот если бы испанский, то меня бы давно уже доконал испанский стыд за фирму, у которой даже сайта нет,– мрачно продолжила игру Алиса.

Я в их словесных играх не участвовал. Зато с тревогой рассматривал сайт, который только что сбросил разработчик. Это было безнадежно. Шеф пообещал привезти его собственной персоной, и они должны были приехать с минуты на минуту. В ожидании мы собрались с Алисой и Славой у самого монитора, и выражения наших лиц трудно было назвать дружелюбными. На всякий случай я попросил Алису отставить огнетушитель подальше.

Программист оказался высоким худым пацанчиком в очках с круглой оправой, что делало его похожим на Кролика из советского мультфильма о Винни Пухе.

– Ну как я вам нашаманил, круто? – спросил он с порога, явно чувствуя гордость за содеянное.

Зеро эмпатии, зеро инстинкта самосохранения, как и у того мультяшного кролика. Если бы не шеф, мы бы точно не подбирали слов. А так – пришлось немного заморочиться с формулировками. Я навел мышкой на что‑то, что отдаленно напоминало летающую тарелку с макаронами и хаотично выскакивало в разных частях монитора, и строго спросил:

– А это что за хрень?

– Это же гайды для хелпика,– радостно просиял Кролик и щелкнул мышкой по макаронам. Из тарелки выскочило черт знает что, смешно звякнуло и в диалоговом окне спросило, какой вид оборудования мы ищем.

– А можно как‑то обойтись без вот этого дзиньканья? – осторожно поинтересовалась Алиса.

– И без этой тарелки с макаронами? – добавил Слава.

– Вам не понравился мой помощник‑навигатор? – обиженно спросил Кролик.– Очень даже стильное решение.

– Ну как бы вам точнее сказать,– начал я объяснять издалека.– Клиенты нашего сайта – преимущественно люди старой школы. Они еще помнят, как пользоваться логарифмической линейкой и делать расчеты с помощью программируемого калькулятора. Они точно не оценят летающей тарелки с макаронами. Нам бы что‑нибудь попроще, более классическое.

– Классическое, говорите? – программист сел за монитор и что‑то быстро защелкал в корневом каталоге сайта. Вместо летающей тарелки по экрану запрыгал человечек то ли в кепке, то ли в строительной каске, и заиграла до боли знакомая музыка. Кролик торжествующе провозгласил:

– Вот вам – старая добрая классика, Супер Марио.

– Лучше вообще без анимации и подросткового сленга. И без этих кислотных цветов,– безжалостно добавила Алиса.

В силу возраста она даже не представляла, кто такой Супер Марио.

Кролик смотрел на нас так, будто сейчас расплачется. Но нас, закаленных взаимными подколками, этим не пробьешь. Так мы совместными усилиями отстояли самый простой дизайн сайта с логичной архитектурой. Безнадежные и примитивные люди, без эстетического вкуса и пространственного воображения, как, вероятно, решил для себя обиженный Кролик. Шеф, к его чести, мудро занимал нейтральную позицию и не оказывал административного давления.

Теперь практически ничто не мешало нам готовиться к участию в тендере. Работа кипела, Алиса вела переговоры с поставщиками и добивалась, чтобы мы и только мы были их официальными дилерами. Голос ее звучал вкрадчиво, а глаза горели опасным огнем. Слава ездил с визитами и пытался нейтрализовать всех возможных конкурентов. Я сводил все это вместе и просчитывал, что, где и почем. И сколько мы при этом выиграем. И какие риски возможны. Мы успели все закончить вовремя, оставалось окончательно оформить нашу электронную заявку. Я начал названивать шефу, чтобы он благословил и утвердил все это. Но Анатольевич упорно не брал трубку. Ни в этот день. Ни на следующий. Ни тогда, когда мы вынуждены были отозвать нашу заявку на тендер.

Я слал ему мейлы с пометками «срочно» и «тендер», писал капслоком на вайбер и телеграм, добавлял бесконечное количество восклицательных знаков. Мы ходили мрачные, глушили кофе и старались не смотреть друг на друга. С шефом точно ничего страшного не произошло, потому что на сайте его музыкальной группы висело радостное сообщение, что музыканты на несколько дней уединились в студии звукозаписи, чтобы записать новый диск. Я твердо решил, что с меня хватит, и я больше ни дня не буду работать здесь как кривошипно‑шатунный механизм. Пусть только шеф вернется, я скажу ему об этом. И команда меня поддержит. Потерять такую невероятную возможность ради какого‑то непонятного диска. Что за блажь!

Анатольевич упорно не брал трубку. Мы вынуждены были отозвать нашу тендерную заявку

Через неделю, когда мы сидели в офисе все еще разочарованные, но уже не такие злые, наконец появился радостный шеф.

– Я знаю, что вы злитесь на меня из‑за этого дурацкого тендера,– сказал он примирительно.– Но у нас был творческий процесс, я бы даже сказал, рождение трагедии из духа музыки. Я видел твои отчаянные сообщения о тендере, Андрюха. И я тебе невероятно благодарен – именно они натолкнули меня на идею названия диска.

Он порылся в сумке, достал из нее три упакованных диска и раздал мне, Алисе и Славе. На диске красивым воздушным шрифтом было выведено: «The Tenderness».

– «Нежность»,– по привычке перевела с английского Алиса и автоматически добавила: – А правильнее было бы «тендерлес».

«Человеческое стало слишком человеческим»,– вспомнил я слова одного философа и почувствовал себя кривошипно‑шатунным механизмом.

А тендер мы все же выиграли. В следующий раз. Заказчику очень понравился диск шефа.