Найдите дело, которым занимались бы, если бы не должны были работать. Правила лидерства Уоррена Баффетта

Холдинговая компания Berkshire Hathaway, в которой Баффет является председателем совета директоров, кажется инвестору игрой, в которую можно играть бесконечно. «У Berkshire нет финишной прямой», — добавляет инвестор. Еще один секрет его вовлеченности – не беспокоиться о том, чтобы на этой неделе или в следующем месяце заработать как можно больше. «Когда я вызвался работать на Бена Грэма, сказал: «Я буду работать даром», — вспоминает Баффет. В 2006 году он стал одним из самых щедрых филантропов мира, отдав часть своего 75-миллиардного состояния Bill & Melinda Gates Foundation. Этот взнос оценивался примерно в $31 млрд.

Forbes публикует сокращенную версию интервью Уоррена Баффета из книги Дэвида Рубенштейна «Быть ​​лидером. Мудрость от тех, кто изменил правила игры. В украинском переводе она вышла в издательстве «Лаборатория» летом 2021 года.

— Уоррен Баффетт получил мировое признание как величайший инвестор в мире. На протяжении почти 70-летней карьеры Уоррен заработал для инвесторов (в том числе и для себя) больше, чем любой другой финансовый менеджер в истории. Сейчас ему 90, и он по-прежнему крепко держится со своей основной инвестиционной «машиной» – Berkshire Hathaway, рыночная стоимость которой составляет более триллиона долларов.

Уоррен любит афоризмы, безразличен к роскоши (до сих пор живет в доме, который приобрел в 1958 году), неизменно ведет себя скромно и склонен к самокритичному юмору; питается довольно нездоровой пищей, что, похоже, не влияет на его острый ум, несмотря на то, что ему уже за 90.

Недавно Уоррен Баффетт стал одним из самых щедрых филантропов в мире, отдав большую часть своего 75-миллиардного состояния Bill & Melinda Gates Foundation.

В этом интервью, состоявшемся в 2016 году в его любимом ресторане в Омасе Goratʼs, Уоррен рассказал о своем восхождении наверх – от затруднительного материального положения до состояния мирового инвестиционного лидера. Он объясняет свой успех и лидерство тем, что страстно увлекался деятельностью, которой занимается всю жизнь, – искал возможности инвестировать в компании, чья стоимость обещала расти, чтобы получить в дальнейшем хорошую прибыль.

***

Дэвид Рубенштейн (Д.Р.): Вы создали в Омахе партнерскую компанию. Как вам удалось привлечь капитал? Люди о вас знали или знали вашего отца? Откуда вы взяли деньги на первое партнерство?

Уоррен Баффетт (У.Б.): Вернувшись в Омаху, я имел где-то 175 000 долларов. Мне казалось, что больше не понадобится на протяжении всей остальной жизни. На все хватало. Я серьезно думал о продолжении учебы. Планировал идти в юридическую школу. Записался и прослушал несколько курсов в Небрасском университете в Омахе. У меня и на уме не было основывать партнерскую компанию. Однако через несколько месяцев после приезда в Омаху начали обращаться родственники: «Слушай, как нам инвестировать? Что нам делать?

Я ответил: «Возвращаться в биржевой бизнес не буду, но в Нью-Йорке я работал в партнерской компании Newman and Graham и могу создать подобное партнерство, если захотите». Однако, возвращаясь, я не имел такого намерения. Это было в мае 1956-го, а в Омаху я приехал в конце января.

Д.Р.: Представьте, каким успешным юристом вы могли стать.

У.Б.: Это верно. С тех пор я жалел об этом.

Д.Р.: Сколько вы наскребли денег на первое партнерство?

У.Б.: Мы встретились однажды вечером в начале мая 1956 года. Кроме меня, было семь человек, и они вложили 105 000 долларов. Я вложил 100 000. Так что мы начали с такой суммы – 105 и 100, и я дал им лист бумаги, где определил основные правила.

Я сказал: «Если вы согласны, что у нас общая позиция, если мы на одной волне, если вы читаете это и согласны с этим, присоединяйтесь к партнерству. Вам необязательно читать партнерское соглашение, но вы должны принять основные правила».

Д.Р.: Доля тех людей, которые вложили 105 000, на сегодняшний день стоит…

У.Б.: …очень много.

Д.Р.: Очень много. Итак, ваше партнерство. Вы покупали акции. Но наконец-то свернули это партнерство, потому что больше не могли найти дешевых компаний или акций на продажу?

У.Б.: Дело в том, что с мая 1956 года по 1 января 1962 года я учредил еще десять партнерств. Допустил ошибку. Один мой друг прочитал в газете сообщение о первом партнерстве и спросил: «Что это?». И тоже присоединился. Затем присоединился еще один из Вермонтов. Потому я все создавал отдельные партнерства. Не было ни секретаря, ни бухгалтера – никого. Каждый раз, приобретя акции, я делил их на 11 долей. Выписывал 11 чеков. Я вел 11 комплектов книг учета, подавал 11 налоговых отчетов.

Д.Р.: Вот это да!

У.Б.: И все это один. Принимал доставку всех акций, потому что волновался, что это чужие деньги. Потому шел в банк и сразу отправлял все. Но 1 января 1962 года наконец-то умудрился и объединил 11 предыдущих партнерств в компанию, которую назвал Buffett Partnership. Управлял ею до конца 1969 года, а затем распустил.

Д.Р.: Вы распустили это партнерство, но потом, в 1969 году, учредили новое?

У.Б.: Нет, к тому времени партнерство насчитывало около 105 миллионов долларов: где-то 70 миллионов наличными распределяемыми и три капитала в балансе (преимущественно Berkshire Hathaway), который я распределял между всеми в соответствии с долей.

Д.Р.: Затем вы начали покупать больше акций в пределах Berkshire Hathaway?

У.Б.: Акций и компаний.

Д.Р.: Berkshire Hathaway – это было текстильное предприятие в Новой Англии.

У.Б.: В Нью-Бедфорде.

Д.Р.: Сейчас это очень известное предприятие, потому что это название вашей компании. Но оно было одной из худших ваших инвестиций, не правда ли?

У.Б.: Ужасное, ужасающее решение.

Д.Р.: Почему вы взяли для своей компании название провальной текстильной фабрики? Почему впоследствии не изменили?

У.Б.: Потому что я принял неразумное решение. Имел неосторожность приобрести довольно большую долю в Berkshire Hathaway. Они закрывали фабрики и использовали средства для покупки акций. Я это называю «окурочным» инвестированием, где вы получаете одну бесплатную затяжку.

Я купил значительную часть – около 10 процентов. Они продали несколько заводов. Исполнительный директор спросил: «По какой цене вы будете предлагать акции?». Я ответил, что одиннадцать с половиной. А он сказал: «Хорошо». И потом прислал тендерное предложение: одиннадцать и три восьмых. Это меня очень разозлило. Поэтому я взял и выкупил контрольный пакет акций компании, что было ужасным решением.

Д.Р.: Это произошло лет 50 назад. Если бы кто-нибудь был инвестором вместе с вами тогда, когда вы купили Berkshire Hathaway, то за 50–51 год получал бы где-то 19–20 процентов годовых?

У.Б.: Приблизительно.

Д.Р.: Никто в истории инвестирования не делал этого в течение столь длительного периода.

У.Б.: Однако многие делали это лучше.

Д.Р.: Но никто не смог лучше в течение столь длительного времени?

У.Б.: О, да, время действительно длительное.

Д.Р.: Чем вы объясняете то, что вам это удалось? Или дело в том, что вы больше других изучали компании? Не изменяли ли своим принципам? Или, может, вы умнее других? Может, все потому, что вы не гонялись за модой? Что, по вашему мнению, обусловило ваш успех?

У.Б.: Мы покупали компании, которые считали достойными по выгодным ценам и поручали управлять ими хорошим людям. Мы также покупали у Berkshire рыночные ценные бумаги. Со временем упор сместился с ценных бумаг на приобретение компаний. Поначалу мы покупали акции. Затем в 1967 году я приобрел местную страховую компанию за 8,7 миллиона долларов.

Д.Р.: Это была National Indemnity?

У.Б.: Да, National Indemnity. Было две сестринские компании, из которых National Indemnity была главной. Это было чудесное соглашение, но глупо получилось объединить его с текстильным предприятием. Мне следовало создать отдельную компанию.

Д.Р.: Вы говорите «мы». Решение на самом деле принимаете вы, но говорите «мы», потому что имеете партнера. Это Чарли Мангер?

У.Б.: Да, у меня был партнер. Вообще у меня было много других ограниченных партнеров, и некоторые до сих пор работают.

Д.Р.: Как началось ваше сотрудничество с Чарли Мангером? Он из Омахи?

У.Б.: Чарли из Омахи. Я его обожаю. Он, как и я, работал в бакалейном магазине моего дедушки. Жил за пол-квартала от моего нынешнего дома, ходил в ту же среднюю и старшую школы, что и мои дети. Но тогда мы не разбирались.

Когда мне было 26, в 1957 году, я формировал партнерство с неким доктором Дэвисом и его семьей. Я сказал ему: «Как вы решились дать мне сотню тысяч долларов?». Это были большие деньги. «Ну, – сказал он, – вы напоминаете мне Чарли Мангера». Я ответил: «Не знаю, кто такой Чарли Мангер, но он мне нравится». А через несколько лет д-р Дэвис нас познакомил.

Д.Р.: За все эти годы вы приобрели многие компании и стали владельцем акций многих компаний. Одну из них я знаю очень хорошо – Washington Post. Вы приобрели долю в Post много лет назад. Мне об этом известно, потому что я живу в Вашингтоне, а моя жена работала в Washington Post. Как сложилось с этой инвестицией?

У.Б.: Washington Post Company вышла на биржу в 1971 году, примерно тогда и обнародовали «Документы Пентагона». Однако в 1973 году администрация Никсона посягнула на лицензии двух телеканалов Флориды, принадлежавших компании.

Стоимость акций упала с 37 долларов до 16 долларов. По такой цене в обращении было около 5 миллионов акций. За 80 миллионов продавалась Washington Post Company, состоявшая из газеты, четырех крупных телеканалов, Newsweek и нескольких других активов, к тому же без долгов.

Итак, Washington Post Company, объективная стоимость которой составляла 400–500 миллионов долларов, была на рынке за 80 миллионов. Мы большинство наших акций скупили за сумму, эквивалентную 100 миллионам долларов на рынке.

Д.Р.: Раньше и сейчас, проводя анализ, вы используете компьютеры? Или только печатные материалы? Откуда раньше брали материалы, чтобы почитать Washington Post? И как это делаете сейчас?

У.Б.: Почти так же, как раньше, хотя сейчас возможностей стало меньше. Я познакомился с Бобом Вудвордом, когда вышла его книга «Вся президентская рать» (All the Presidentʼs Men). После выхода книги он вдруг разбогател – ему тогда не было еще 30.

Мы встретились за завтраком или обедом в отеле Madison [в Вашингтоне]. Он спросил: «Что мне делать со всеми этими деньгами?». Я ответил: «Инвестирование – это как писать хороший репортаж. Объяснил: «Этим я и занимаюсь. Пишу хороший репортаж. Больше ничего». Некоторые репортажи я не могу написать. Если вы попросите меня написать репортаж о роскошной, но неприбыльной организации, я не знаю, как об этом писать. Но если попросите написать о стоимости электрической компании Potomac или что-либо подобное, это я могу. Этим и занимаюсь каждый день. Пишу репортаж, а потом его обнародую.

Д.Р.: То есть вы берете годовые отчеты, читаете их. Как и другие люди читают романы, вы читаете годовые отчеты.

У.Б.: Да.

Д.Р.: Подсчитываете стоимость в уме?

У.Б.: Конечно.

Д.Р.: Не на компьютере?

У.Б.: Нет. Если нужно сосчитать до десятитысячных, он никуда не годится.

Д.Р.: А сейчас вообще пользуетесь компьютером?

У.Б: Пользуюсь для игры в бридж и поиске. На работе компьютера у меня нет, но у меня дома.

Д.Р.: Если кто-то хочет с вами связаться, может позвонить на смартфон или мобильный телефон?

У.Б: Нет, смартфон для меня слишком смарт-технология. [2020 Уоррен Баффетт сообщил, что наконец-то имеет айфон.]

Д.Р.: У вас случалось много взлетов, но и падений тоже.

У.Б.: Конечно.

Д.Р.: Одним из падений можно назвать инвестирование в банк Salomon Brothers.

У.Б.: Да, это было падение.

Д.Р.: Вы инвестировали средства, а позже в банке произошел кризис или скандал. Из-за их операций с казначеями ценных бумаг США вы должны были заменить исполнительного директора. Как это было? Вы не хотели работать исполнительным директором Salomon, не правда ли?

У.Б.: Не хотел. Это произошло так: мне позвонили по телефону в пятницу утром – где-то в семь. Звонок разбудил меня в августе 1991 года. Звонили по телефону Джон Гутфройнд – исполнительный директор, и Томми Штраус – президент Salomon.

Они сказали, что вчера вечером президент Федерального резервного банка Нью-Йорка Джерри Корриган заявил, что они не могут оставаться на должностях и должны уйти в отставку. Они прекращали торговлю акциями. Не собирались возмещать векселя. Каково было мне?

Я сказал: «Дайте собраться с мыслями». Они ответили: «Прочтете наш некролог на первой полосе New York Times». Я пошел на работу и прочел New York Times.

Для меня сбылась мечта каждого политика: победил без конкуренции. Должность занимать некому. К счастью, я мог отложить свою работу. Знал дело. На фоне произошедшего репутацию имел чистую. В тот же день я вылетел туда и в воскресенье правление официально проголосовало за мою кандидатуру на должность исполнительного директора.

Д.Р.: Многие считают, что вы тогда спасли Salomon Brothers, в частности благодаря тому, что вселяли доверие. Однако для вашей бизнес-карьеры это было падение, потому что вам пришлось совершить то, чего вы не хотели.

У.Б.: Это было совсем невесело. Но это я сделал. Честно говоря, я не смог бы, если бы не Дерик Моган, руководивший Salomon. Я не смог бы этого сделать без помощи многих людей.

Д.Р.: Какие соглашения вы бы выделили как те, что ими больше гордитесь? Возьмем недавнюю: наибольшим вашим приобретением стала компания Precision Castparts, стоившая примерно 37 миллиардов долларов.

У.Б.: Мы заплатили 32–33 миллиарда долларов, а затем взяли на себя долг, составлявший около 4 миллиардов долларов.

Д.Р.: Прежде чем потратить 37 миллиардов, вы, вероятно, год изучали компанию?

У.Б.: Нет.

Д.Р.: Сколько времени вы уделили общению с исполнительным директором?

У.Б.: Я встретился с ним, кажется, 1 июля прошлого года. Он как раз обращался к определенным акционерам, и один из наших сотрудников какое-то время владел их акциями. Я встретился с ним случайно. Если бы поехал тогда играть в гольф или что-нибудь еще, сделка никогда не состоялась бы.

И все же мы встретились, и он мне понравился. Я слушал его где-то в течение получаса, а потом сказал нашему коллеге: «Позвони ему завтра и скажи: если он хочет получить предложение на покупку от Berkshire Hathaway, мы его предоставим. А если не хочет, забудь о звонке».

Д.Р.: Обычно вы называете цену и не отступаете от нее. Случаются ли у вас неприязненные сделки?

У.Б.: Нет, нет, нет. Хотя, можно сказать, соглашение о приобретении Berkshire Hathaway было сначала неприязненным. Просто нам такое неинтересно. Не то что бы неприязненные сделки очень плохи: некоторых руководителей необходимо заменять.

Д.Р.: В настоящее время вами восхищаются почти все причастные к бизнесу: увлекаются историей ваших инвестиций, компанией, которую вы построили, вашей честностью и чувством юмора. Какое наследие вы хотели бы оставить после себя?

У.Б.: Я хотел бы стать самым старым человеком в истории. Мне нравится преподавать. Из меня вышел хороший преподаватель, и каждый год у меня выпускается много студентов. Я люблю учить. Для этого годовые отчетные доклады. Это обучающий механизм.

Д.Р.: Есть ли у вас еще что-то в списке желаний, которые нужно успеть осуществить в жизни? Может, вы хотели бы еще где-нибудь побывать?

У.Б.: Список у меня выполнен. Знаете, если я хочу что-то сделать, то делаю. Деньги не имеют для меня ценности. Время имеет ценность. Деньги, если речь идет о путешествиях, приобретении недвижимости, яхт или еще чего-то, не имеют для меня ценности. Но они нужны многим другим людям, поэтому и введена «Клятва дарения».

Д.Р.: Что вас мотивирует до сих пор управлять компанией? Ведь большинство людей вашего возраста играют в шафлборд или бьют баклуши?

У.Б.: Но они обычно всю неделю планируют стрижку. У меня есть возможность каждый день заниматься делом, которое люблю, с людьми, которых люблю. Что может быть лучше?

Д.Р.: Итак, вы надеетесь работать вовек?

У.Б.: Пока буду оставаться в здравом уме.

Д.Р.: Вашим преемником в компании, вероятно, станет человек, который будет назначен после вашего ухода от дел. Вы определились, кто это может быть?

У.Б.: Преемник известен всем членам совета директоров Berkshire. Совет четко знает, что делать на утро, если я вдруг ночью умру.

Д.Р.: Разумеется. Что вам больше всего доставляет удовольствие, кроме, конечно, таких интервью, как это? Изучать новые компании? Делать инвестиции? Раздавать деньги? В чем ваше величайшее удовольствие? Может, во внуках?

У.Б.: Во всем, что вы перечислили. Да правда еще в том, что я воспринимаю Berkshire Hathaway как художник картину: отличие только в том, что полотно безгранично. У Berkshire нет финишной прямой. Это игра, в которую можно играть бесконечно.

Будь я профессиональным гольфистом (правда, предложений таких не поступало) или, не знаю, футболистом, например, имел бы физические ограничения. А вот в моей работе их нет. Со временем я собрал группу замечательных людей, многие из которых стали моими друзьями. Они упрощают мою жизнь.

Д.Р.: Итак, вы очень счастливый человек. Радуетесь работой, большего счастья не можете и представить и до сих пор мчите на работу, «выбивая чечетку»?

У.Б.: Вот именно, именно так.

Д.Р.: Можете ли вы напоследок дать совет всем молодым инвесторам, которые хотели бы стать, как вы?

У.Б.: Ищите работу, которую не захотели бы бросить, если бы не должны работать. Жизнь у нас, наверное, только одна. Не стоит слоняться лунатиком. Обычно не имеет значения, зарабатываете ли вы сумму x или 120 процентов x, важно прежде всего то, женились ли на правильном человеке и нашли ли дело, которым занимались бы, если бы не должны были работать. У меня такая работа на протяжении более 50 лет. Мне удалось рано найти то, что направило меня на этот путь.

Но не идите на компромиссы, если можете этого избежать, не беспокойтесь о том, чтобы на этой неделе или в следующем месяце заработать как можно больше. Когда я вызвался работать на Бена Грэмма, я сказал: «Я буду работать даром». Ищите работу, которая вас заводит. Найдите свое страстное увлечение.