Полномасштабное вторжение научило украинцев конвертировать чрезмерные эмоции в проактивность. Несмотря на угрозу обстрелов, люди выстраивают прочные горизонтальные связи и помогают друг другу. Какие изменения претерпело украинское общество и как это поможет выстоять?
10 октября Россия устроила массированный обстрел украинских городов. Пострадали Киев, Харьков, Львов, Днепр, Запорожье и другие. В соцсетях писали о дежавю от 24 февраля. Но на этот раз вместо страха и ступора пришла злость и желание действовать. Только 10 октября украинцы задонатили благотворительным фондам и волонтерам более 227 млн грн.
Как еще украинцев изменило вторжение? «Мы научились быстро планировать, – говорит Вахитов. – Сегодня обстрел – значит, поработаю в бомбоубежище». Население Украины стало более адаптивным, осведомленным в военном деле и сплоченным.
Однако место для прогресса есть всегда, говорит Вахитов. Он вспоминает слова Жозепа Борреля, который на Ежегодной конференции послов ЕС сказал, что европейцы обменяли безопасность на богатство, получали газ из России, а торговлю вели с Китаем. «Мы также разменяли безопасность на чувство беззаботности: у нас нет собственного вооружения, собственных производств хотя бы патронов или снарядов», – говорит научный деятель.
Война изменила украинцев, их реакцию на угрозу и войну. Поведенческий экономист Владимир Вахитов объясняет, какую трансформацию прошло население с 24 февраля и как это поможет выстоять в борьбе с агрессором.
На обстрелы украинцы отреагировали постами о дежавю с 24 февраля. Но страх и растерянность сменились на злобу и упрямство. Это обычная реакция?
Эмоции очень быстротечны. Если сначала мы испытывали страх, уныние или непонимание, что делать, через восемь месяцев люди выстроили для себя стратегию поведения. План появился даже у тех, у кого его не было. Появилось принятие событий.
[10 октября] многие комментаторы отметили, что страх сменился на ярость. Устрашение населения сейчас не работает так, как в начале вторжения. Если бы ракеты падали в центры крупных городов в феврале–марте, устойчивости было бы меньше. Но восемь месяцев потерь – личных, инфраструктурных, территориальных – сплотили и укрепили понимание: для страха не осталось места.
Роман Шрайк часто спрашивает подписчиков телеграмм-канала, сколько по их мнению еще будет продолжаться война. В начале марта преобладали варианты «месяц», «до месяца», «1–3 месяца». Сейчас это варианты «до года» и «свыше года». Люди привыкли к войне и тому, что в нашей стране нет места, куда не может прилететь вражеская ракета. Страха перед неуверенностью нет, украинцы приняли неизбежность произошедших изменений.
У нас включились стратегии выживания, в которых украинцы исторически имели высокие преимущества в связи с постоянными войнами и репрессиями. Эти стратегии сейчас помогают справиться как эмоционально, так и физически. Поэтому за последние два дня украинцы задонатили сотни миллионов гривен: люди не могут остановить вражеские обстрелы, но понимают, что могут хотя бы пожертвовать на армию.
Мы приняли, что нас обстреливают. Но мы приняли, что все равно нужно жить и что-то делать, пока мы еще живы.
Владимир Вахитов директор института поведенческих исследований American University Kyiv
Какие ключевые стратегии выживания украинцев?
Горизонтальные связи, помощь ближнему, нежелание справиться со всем наедине и поиск помощи. Сейчас в обществе преобладает доверие, сплоченность, понимание того, что нужно действовать вместе. Если в мирной жизни украинцы часто ссорятся, то во время общей угрозы готовы порвать друг друга.
Еще одна очень сильная вещь – воля к победе. Мы верим, что живем на своей земле и выстоим. Помогает также чувство собственной судьбы и исторической правды. В фольклоре наши казаки стояли до конца. Этот миф в духовном плане питает нас.
В физическом плане люди ищут работу, помогают друг другу ее находить. Есть часть людей, опирающихся на государство, но многие гуманитарные проекты «вывозятся» на плечах волонтеров, общественных организаций.
Как нас меняет жизнь под постоянным напряжением и ожиданием обстрелов?
Мы более трезво оцениваем факты и наши ожидания.
По нашему заказу в июле Gradus опросил около 2000 человек, вернувшихся домой после эвакуации. Тогда таковых было 17%. Мы спрашивали, чувствовали ли они риск умереть или остаться без пищи и воды. Большинство отвечали, что оценивали эти риски, но среди людей, выехавших в первые два дня, гораздо больший процент вернулся назад.
То есть люди стали более трезво оценивать вероятность пострадать, и появилась большая осведомленность, что такое попадание ракеты в дом. Мы приняли, что нас обстреливают. Но приняли также, что все равно нужно жить и что-то делать, пока мы еще живы.
Еще в нашем исследовании мы пытались понять, почему люди не желают эвакуироваться. И поняли: для этого им нужен план. Имевшие его были более склонны эвакуироваться.
Люди с заранее подготовленным планом более подвержены действиям. Это значит, что планировать нужно, несмотря на короткий горизонт. Если планировать даже на короткое время иметь планы Б, В и быть готовым их быстро менять, будет гораздо больше шансов на успех, чем если просто адаптивно реагировать на происходящее.
Уверенность в переменах двигает вперед. Если никаких изменений не будет, будет трудно продолжать войну. Возникнет вопрос, зачем мы это все делаем.
Владимир Вахитов директор института поведенческих исследований American University Kyiv
Вы писали, что самое сложное, что происходит с нами сейчас, – постоянные изменения и принятие их. Какие изменения больше всего повлияли на нашу жизнь?
Принятие того, что жизни, которая была до 24 февраля, уже никогда не будет. Это самое большое изменение, через которое мы проходим. Даже если война закончится прямо сейчас, чувство угрозы будет влиять на все наше восприятие мира. Люди будут осторожнее.
До 2014 года Россия была самым крупным украинским партнером – гуманитарным, культурным, экономическим. После 2014-го началась война. Украина вошла в Европейскую Ассоциацию и стала торговать больше с Европой, но ментально многие украинцы все равно были в российско-советском дискурсе.
Российскоцентричность будет отмирать. Но чем восполнить этот пробел? Будет ли у нас дрейф к другим странам Европы, будем ли мы смотреть больше польских фильмов или французских спектаклей, слушать албанскую музыку? То есть, каким образом мы сможем входить в культурное пространство Европы и что можем предложить?
Какие действия помогут украинцам выстоять несмотря на какую угодно угрозу от агрессора?
Еще большая сплоченность. Нас может уничтожить то, что убивает доверие: проблемы с дерибаном на таможне, хищением гуманитарки, волонтерами, которые покупают «броники» и не соответствующие стандартам турникеты. Эти действия требуют большого внимания от государственных органов, ведь мошенничество и мародерство подрывают шансы на победу и веру в нее.
Если есть запрос на то, чтобы украинцы сплотились и изменились, то требуем от органов государственной власти и причастных измениться также. Эта уверенность в переменах двигает вперед. Если никаких изменений не будет, будет трудно продолжать войну. Возникнет вопрос, зачем мы это все делаем. Мотивация позволяет двигаться вперед в надежде, что мы можем выйти из этой войны измененными духовно и физически.
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.
