В 40 лет Мэттью Макконахи отказался от съемок в романтических комедиях и стал драматическим актером. Как решиться на фундаментальные изменения ради личностного роста

Персонажи, роли и фильмы больше не удовлетворяли актера. «Жизнь моя была полной. Дикой. Опасной. Я ценил тот факт, что когда жизненное равновесие немного давало крен, настоящая жизнь всегда было важнее профессиональной. Но хотел быть частью историй, которые ставили бы вызов перед жизнью, которая у меня была, и играть персонажей, которые хотя бы пытались приблизиться к живости моего характера», – вспоминает Макконахи. В итоге в 2010 году он решил: пространства для компромиссов нет. Пришло время по-настоящему жертвовать.

Forbes публикует сокращенную и отредактированную для понятности главу из автобиографии Мэттью Макконахи «Зеленый свет», которая вышла в украинском переводе в издательстве BookChef в сентябре 2021-го.

– В критические мгновения, связанные с важным выбором в жизни, – от урагана «Катрина» до семейных чрезвычайных обстоятельств – я пришел к выводу, что лучшей тактикой является осознание проблемы, стабилизация ситуации, подготовка ответа и ответ. Понимание того, что я нуждаюсь в большем как актер, является признанием проблемы. Теперь пришло время найти точку опоры и стабилизировать ситуацию.

Я позвонил своему менеджеру по финансам Блэйну Лорду и спросил его, как долго я могу позволить себе не работать, если буду жить на том же уровне, как тогда.

– У вас достаточно сбережений. Делайте, как считаете нужным, – ответил он.

Я позвонил своему агенту Джиму Тоту и сказал, что больше не хочу играть в романтических комедиях и ищу драматические, нетривиальные роли.

– Никаких проблем, – сказал он.

– Как это «никаких проблем»? – переспросил я. – Мои ромкомы десятилетиями приносили вашему агентству 10% комиссии. Что скажет руководство, когда вы заявите им утром на совещании: «Макконахи больше не будет играть в романтических комедиях»?

– Мистер Макконахи, я работаю не на них, а на вас.

Я сильно рисковал. В Голливуде, если отказываешься от значительного количества проектов, то предложения могут прекратить поступать вообще. Если сходишь с дистанции и поворачиваешься спиной к тому, в чем был успешным, индустрия тоже отвернется в ответ. И они не особо утруждают себя; как говорится, свято место долго не пустует. И опять же: ничего личного, просто бизнес.

Умываясь слезами, я говорил с Камиллой о своем решении. Мы плакали. Мы молились. Мы договорились.

– Нам придется немного затянуть пояса, милый, – сказала она. – Кто знает, как долго это будет продолжаться. Будет трудно. Я знаю, ты будешь напряженным, неуверенным, примешься больше выпивать, но... Если мы примеряемся это сделать, осуществить это изменение, должны идти до конца. Только не делай этого шаляй-валяй. Договорились?

Точно как отец сказал мне много лет назад.

– Договорились.

Год спустя.

Я получал десятки предложений сыграть в ромкомах. Предложений сыграть только в ромкомах. В знак уважения я читал сценарии, но не менял своего мнения, придерживался плана и в итоге отказывался от всех. Был ли я слишком суровым?

Ну, я получил предложение на 5 млн долларов за два месяца работы. Прочитал сценарий. Отказался.

Тогда мне предложили 8 млн. Отказался.

Тогда мне предложили 10 млн. Нет Спасибо.

Тогда 12,5 млн. В другой раз... Спасибо.

Тогда 14,5 млн.

Хммм ... Дайте-ка я перечитаю.

И знаете что? Этот сценарий был лучше. Он был смешнее, драматичнее и вообще был лучшего качества чем тот, что я читал за 5 млн. Тот же сценарий, те же слова, но он был далек от того, что я прочитал сначала.

Я отклонил предложение. Если я не могу делать то, что хочу, то и не буду делать того, чего не хочу, независимо от ценника.

Справляться со всем мне помогло чувство юмора, меня поддерживала сильная женщина, и скучать не давали малыш-сын и младенец-дочь. Все вместе помогали ориентироваться в моем перерыве с Голливудом по собственному желанию. Я должен был постоянно поддерживать свое убеждение в том, что эта пауза – форма отложенного вознаграждения, сегодняшнее отсутствие является инвестицией в то, что завтра принесет прибыль, личный протест защитит остатки моей души, а я, как говорит Уоррен Баффет, покупаю соломенные шляпы зимой. Однако пребывание вне света софитов, отсутствие работы сказывались.

Работа всегда была важным элементом моей самоидентификации. Восемнадцать лет для меня было большой честью зависеть от актерства и создания кино, а теперь моя зависимость от этого заставляла меня сильно нервничать. С каждым предложением по поводу романтической комедии я не мог оставить рассматривать ее как возможность поработать хотя бы над чем-то. Моя потребность в немедленном личностном росте боролась с искушением сделать то, что я всегда считал своим приоритетом, одновременно борясь за необходимость заниматься искусством, настоящей работой, чем-то наиболее подходящим для меня и моей жизни.

Еще десять месяцев спустя.

Стало очевидным, что индустрия кино, руководители студий, продюсеры, режиссеры, агенты кастинга – все – получили мой сигнал, потому что больше я вообще ничего не получал. Даже ромкомов – ни фига. Ни одного предложения. Хоть какого-то.

Прошло уже двадцать месяцев с тех пор, как я сказал «нет» всему, что было моим типажом:

Парень из романтических комедий – нет.

Парень с пляжа голый по пояс – нет, в Остине нет ни пляжей, ни папарацци.

Двадцать месяцев я не давал аудитории и индустрии ничего из того, что они от меня хотели. Ничего из того, чего от меня ожидали, что, по их мнению, они обо мне знали. На двадцать месяцев я исчез с их глаз. Я был дома, в Техасе, с Камиллой, воспитывал Леви и Виду, возился в саду, писал, молился, навещал старых друзей, проводил время с семьей и не хотел возвращаться. Голливуд не знал, где я, но знал, с чем я не работаю. Вон из глаз – долой из мыслей. Казалось, обо мне забыли.

И тогда, почти через два года после паузы и опасливого сигнала Голливуду о том, кем я больше не являюсь, я вдруг неожиданно стал кем-то, новой хорошей идеей.

Анонимность и неизвестность породили творчество. Прослушать Мэттью Макконахи на роль адвоката защиты в фильме «Адвокат на «Линкольне» теперь было свежим взглядом. Взять Макконахи на главную роль в «Киллер Джо» – новаторской мыслью.

Ричард Линклейтер позвал меня в «Берни».

Ли Дэниэлз пригласил в «Газетчик».

Джефф Николс написал для меня «Мад».

Стивен Содерберг пригласил в «Супер Майка».

Получить «да», сказав «нет».

Цель привлекла стрелу.

Обо мне вспомнили, забыв.

Я освободился от типажа.

Меня переоткрыли, и теперь пришло время создать.

Моя жертва принята, я выдержал шторм.

Систематизировав всё, я знал, чего хотел, и был готов дать ответ.

Пришло время сказать «да» и создать новый типаж.

К черту бабки. Мне нужен новый опыт.

Я получал кучу предложений, почти столько же, сколько после «Времени убивать». Однако разница была в том, что теперь я знал, какие роли и истории хочу воплощать. Мой аппетит к опасному драматизму был огромным. Камиллы – к человеку, который прокладывает свой путь, тоже.

Единомоментно я получил предложения в фильме «Газетчик», «Супер Майк» и «Мад» – я очень хотел сыграть в каждом, но график выходил слишком плотным: если я возьмусь за все три роли, между ними останется перерыв для подготовки всего лишь в несколько недель.

Помню, как сказал Камилле:

– Думаю, мне надо выбрать две из трех, тогда у меня получится восемь недель подготовки.

– А ты хочешь все три? – спросила она.

– Да, но график получится слишком плотным, думаю, я не успею подготовиться как следует.

– Если хочешь все три, тогда возьми себя за яйца и сделай это. Ты же взрослый. У тебя все получится.

Все получилось.

Я прочитал сценарий «Даллаского клуба покупателей» 2007 года и мгновенно закрепился как актер, исполнивший главную роль – Рона Вудруфа. И снова меня тянуло к маргинальным персонажам, неудачникам, вольнодумцам, которые делали все необходимое, чтобы выжить. Быть закрепленным означало, что у меня был сценарий и я мог несколько управлять им, а также участвовать в утверждении режиссера. Несколько лет назад и в течение моего 20-месячного отпуска ни режиссеры, ни инвесторы не были заинтересованы в том, чтобы в драме о СПИДе играл романтический комедиант Макконахи. Даже раньше, в период моей высокой популярности, так называемого Макконесанса, никто не был заинтересован. Множество актеров пытались ограничить мне контроль над сценарием, а режиссеры хотели делать фильм без меня, но я твердо держал проект в своих руках.

И тогда, в январе 2012 года, мой агент сказал, что канадский режиссер Жан-Марк Валле прочитал сценарий и хочет встретиться со мной. Я посмотрел его фильм «Братья CRAZY», и он очень понравился мне по нескольким причинам. В нем и несентиментальный юмор, и бунтарство, и мечтательная гуманность. Также там был крутой саундтрек – я до сих пор не могу понять, как им удалось его получить при столь низком бюджете. И именно это все я считал инструментами воплощения «Даллаского клуба покупателей» на экране. Мы встретились в Нью-Йорке и обсудили наши горячие идеи по проекту. Поскольку недавно я снялся в «Супер Майке», то был в отличной физической форме.

– Рон Вудруф, главный герой, на четвертой стадии ВИЧ. Как ты собираешься играть, если ты так выглядишь?

– Я буду иметь надлежащую форму, это моя работа, – сказал я, – и ответственность перед Роном.

Неделю спустя он согласился стать режиссером картины.

Мы с Жаном-Марком, продюсерами Робби Бреннер и Рейчел Винтер планировали снять фильм в октябре того же года. Тогда я весил 82 килограмма, поэтому сбросить должен был еще немало. Впереди у меня было пять месяцев, поэтому сразу принялся худеть. Три яйца без желтков утром, 140 граммов рыбы и чаша с паровыми овощами на обед, то же самое на ужин и сколько угодно вина. Все работало как часы: за неделю я сбрасывал по килограмму.

Когда я весил 71 килограмм и должен был сбросить еще много, мне позвонил Мартин Скорсезе и предложил роль на два съемочных дня: я должен был сыграть брокера-наставника Марка Анна вместе с Леонардо ДиКаприо, который играл Джордана Белфорта в фильме «Волк с Уолл-стрит». Помните, что я говорил о стартовых репликах? В сценарии я увидел, что секрет успешной брокерской карьеры Марка Ханна в кокаине и шлюхах – это оно. Бред это или нет – любой, кто верит в такое, может стать героем целой энциклопедии. Поэтому я взялся ее писать. В оригинальном сценарии сцена была гораздо короче, но в конце концов я впал в странный гипнотический ритм, похожий на рэп, что теперь вы видите на экране.

Скорсезе дал мне это сыграть, а ДиКаприо подсказал. А та мелодия с постукиванием в грудь? Так я делал каждый раз перед сценой, чтобы расслабиться и держаться в ритме, – оставить это в сцене было идеей ДиКаприо.

– Мы будем снимать осенью, – говорил я всем, кто интересовался «Далласским клубом покупателей», и тем, кто нет – тоже.

Как и моя мама, разрешения я не спрашивал.

– Мэттью, у нас нет денег на это кино. Кино. Не. Будет, – сообщил мой агент.

– Деньги есть, – говорил я. – Съемки осенью.

Я не собирался отступать.

Для правдоподобности истории я продолжал худеть. Теперь я весил 68 кг от изначальных 82. Мое тело ослабло, однако ум стал острее. Казалось, каждый сброшенный килограмм возвращался мне в том же эквиваленте ментальной активности. Как и Рон, я становился рассудительным, скрупулезным, систематическим перфекционистом. Мне надо было на три часа меньше сна, я мог выпить бутылку вина до двух ночи и проснуться без будильника в четыре для работы над сценарием. Я был в настроении, отчаянно одержим своим персонажем – и мне нравилось. Ловушка была в том, что хотя мое ментальное здоровье было на подъеме, как перед финальным матчем Главной бейсбольной лиги, резкое похудение сильно снизило мое либидо.

Сценарист Крэйг Бортен дал мне кассеты продолжительностью десять часов, которые записывал реальный Рон, когда создавал и руководил Клубом покупателей альтернативных лекарств от ВИЧ. Я постоянно их слушал, подхватывал интонацию и идеи, моменты показной храбрости и уязвимости. Там также была одна запись, где он и еще один человек общались с двумя женщинами, которых было слышно на заднем фоне. В их разговоре чувствовался сексуальный подтекст, и, судя по тому, как они говорили друг с другом, я понял, что они недавно переспали. «Но как? – думал я. – Ведь Рон на четвертой стадии ВИЧ? Они же не могли... Если только не все они больны ВИЧ». Ну конечно. Как интересно, как дико, как правдиво. Я принес послушать запись Жану-Марку.

– Мы можем как-то добавить этот момент к фильму? – спросил я.

– О! В этом есть нечто такое печальное и красивое, – сказал он. – Однако не знаю, как можно обыграть это так, чтобы не казалось противно.

Больше с Жаном-Марком мы это не обсуждали, но вы увидите, что этот разговор он не забыл.

Я поехал встретиться с сестрой и дочерью Рона Вудруфа в их маленьком домике в сельской местности Далласа. Они тепло встретили меня и доверились мне как тому, кто воссоздает образ брата и отца. Мы пересмотрели домашние видеозаписи Рона с семьей, на отдыхе, те, где он кривляется на камеру, где он в костюме на Хэллоуин. Они честно отвечали на все мои вопросы о том, кем Рон был и кем – нет.

Мы обнялись на прощание, и тогда его сестра спросила:

– Вас заинтересует его дневник? Он вел его много лет.

– Буду очень благодарен, если позволите.

Часы видеозаписей дали мне понимание о том, какое он производил впечатление внешне, а дневник показал, каким он был внутри. Дневниковые записи стали моим секретным ключиком к душе Рона Вудруфа. Дневник показал мне, кем был Рон одинокими ночами. В нем он делился своими мечтами и страхами, не рассказывал их никому, разве что теперь мне. Через записи я открыл Рона, того, кем он стал после заражения ВИЧ, но что важнее – кем был до болезни. Я запомнил парня, который лежит в постели вечером в будний день, курит косяк, чертит каракули в блокноте и пишет такие вещи:

Надеюсь, завтра мне перезвонят, чтобы я установил два домашних динамика JVC у Тома и Бетти Викменов дома. Они живут в 67 километрах отсюда, и я потрачу 8 долларов на бензин туда и обратно, 6 долларов – на кабель для динамиков, который нужен для установки, и таким образом из 38 долларов за работу у меня останется 24. Черт побери! Заеду в Sonic на обратном пути, съем двойной чизбургер и встречусь с Нэнси.

Рон проснулся рано утром, выгладил себе широкие штаны, рубашку на пуговицах с коротким рукавом и поставил новую батарейку в пейджер, пока выпивал вторую чашку кофе и готовился получить 24 доллара прибыли. И тут на пейджер пришло сообщение от Тома и Бетти.

«Мы отменяем установление динамиков. Нашли компанию, работа которой выйдет нам немного дороже, однако с гарантией. Спасибо, Рон».

У него сжалось сердце.

«Вот черт», – писал он.

И тогда Рон вопреки всему накурился и поехал в Sonic. Купил чизбургер – обычный вместо двойного, пофлиртовал с Нэнси Бланкеншип, которая ему нравилась. Особенно милой он считал ее, когда она подъезжала на роликах к его машине с заказом в руках и широко улыбалась, показывая один коричневый зуб.

«Она мое счастливое число 16», – писал он.

Я узнал, что 16 – это номер комнаты в ближайшем двухзвездочном мотеле, куда они периодически ездили переспать. Вот почему счастливое. Рон придумывал разные штуки, но никогда не патентовал их. Он составлял планы, но они почти никогда не осуществлялись. Он был мечтателем, но ему совсем не везло.

В это время Жан-Марк Валле с продюсерами продолжали набирать актеров и команду, искать локации для съемок в Новом Орлеане. Они не спрашивали разрешения. Они не отступали. Однако кино до сих пор требовало денег, а мы больше не могли блефовать. К тому же я продолжал худеть.

– Мы будем снимать в Новом Орлеане осенью! Начало съемок предназначено на первое октября! – рассказывали мы всем, кто спрашивал и не спрашивал.

И наконец нам поверили, поверили в нас и выдали нам 4,9 миллиона долларов. Это не 7 миллионов бюджета, которые требовались для фильма, но достаточно, чтобы мы начали. За восемь дней до начала основных съемок мне позвонил Жан-Марк.

– Я не знаю, как снимать фильм за 4,9 миллиона, – сказал он. – наименьший возможный бюджет этого кино – 7 миллионов. Но если в первый день ты там будешь, я буду тоже, и мы сделаем всё, что сможем.

Мы пришли.

– Я думал о той твоей кассете, где Рон и женщины, и у меня появилась идея, – сказал Жан-Марк через несколько дней после начала съемок. – В той сцене, где процветает бизнес Рона, ты будешь в соседнем номере мотеля, в «офисе», и увидишь в очереди за лекарствами от ВИЧ девушку, которая покажется тебе привлекательной, и ты спросишь секретаршу, больна ли эта девушка ВИЧ. Она ответит: «Да, у нее последняя стадия». И здесь мы видим, как Рон с этой женщиной трахается в душевой кабинке. Ну, знаешь, потому что им надо, они хотят жить.

– Звучит красиво и правдиво. Ты знаешь, как снять это так, чтобы не выглядело отталкивающе? – спросил я.

– Знаю, – ответил он.

Когда вы увидите эту сцену, то поймете, почему он это сделал. Она человечная, глубоко поражает и забавная. Пока Рон в кабинке с той женщиной, Жан-Марк переводит фокус на офис в соседнем номере, где мы видим, что секретарша и покупатели слышат их, осматриваются с легким удивлением, с озорной улыбкой веселья и сострадания. Через юмор Жан-Марк показал человечность. Он не знал, как сделать не отталкивающе, но смог сделать красиво.

Мы сняли «Далласский клуб покупателей» за 4,9 миллиона долларов за двадцать пять дней.

Мы не спрашивали разрешения.

Мы не отступали.

Мы покорили вершину.

Я похудел до 61 килограмма.