Действительно ли Украина начала выбиваться из программы МВФ, почему Фонд больше не акцентирует внимание на независимости НБУ, как реагирует на разговоры о налоговой реформе в Украине и создании почтового банка и почему почти год готовился к программе с деньгами для воюющей Украины? Об этом Forbes рассказал заместитель директора Международного валютного фонда Украины Владислав Рашкован.
Содержание
- Как Украина выполняет программу МВФ
- Понимает ли Офис Зеленского важность МВФ и принимает ли Фонд налоговую реформу
- Что МВФ думает о национализации Сенс Банка и банке для «Укрпочты»
- Почему у Фонда уже нет вопросов к независимости НБУ
- Почему Украина целый год ждала программу МВФ
«Год назад 90% персонала МВФ сказали бы, что программа для Украины невозможна», – вспоминает заместитель директора Международного валютного фонда от Украины Владислав Рашкован.
Хотя и не без труда, но Украина все же преодолела скепсис обычно весьма консервативного МВФ. В конце июня правительство получило второй транш средств в рамках четырехлетней программы на $15,6 млрд. Теперь перед ним встает более привычный вызов – выполнить условия, прописанные в меморандуме с МВФ, без традиционных для Украины срывов дедлайнов и невыполнения обещанных реформ.
С этим уже есть проблемы, однако Рашкован советует не слишком драматизировать. Время уладить все спорные вопросы – от возвращения довоенных налогов до возобновления декларирования – есть, уверен он.
Как МВФ оценивает перформанс украинской власти во второй год полномасштабной войны, с чем возникают самые большие сложности и почему Украине больше года пришлось ждать от своего давнего кредитора программы по финансированию?
Интервью сокращено и отредактировано для ясности.
Как Украина выполняет программу МВФ
Украина успешно прошла первый пересмотр программы МВФ, однако накануне второго у нас уже есть несколько срывов дедлайнов, оговоренных в меморандуме.
Я не согласен с такой формулировкой. Есть набор задач. Следующий пересмотр, я имею в виду заседание Совета директоров МВФ, будет где-то в конце ноября или декабре. Миссия, вероятно, пройдет после Годового собрания МВФ и Всемирного банка, которое состоится в октябре. Еще одно условие программы, создающей ограничение во времени, – бюджет. Это фактически prior action, поэтому, с одной стороны, нужно дождаться его принятия (скорее всего в конце ноября – в декабре), с другой – время у нас есть.
Теперь июль. НБУ уже принял стратегию валютной либерализации, приняты изменения в стратегию финансового сектора, который должен быть направлен также на восстановление страны. Минфин возвращается к среднесрочному бюджетному планированию и управлению госдолгом.
Я думаю, что мы без проблем пройдем вопросы по переводу ОГТС Минэнерго и назначению менеджмента (это октябрь, законопроект о переводе уже принят, решение Кабмина тоже есть) и внутренним регуляциям НБУ. Речь идет об отделении подразделения связанных сторон от банковского надзора, улучшении процесса принятия решений наблюдательным комитетом и возобновлении плановых проверок для банковских и небанковских учреждений. Но, конечно, с учетом безопасности для персонала регулятора.
Еще предстоит проанализировать программу «5-7-9». Она стала достаточно большой и может содержать фискальные риски. Если в 2020 году через программу выдавалось 5% всех новых кредитов, то сейчас это более 26%. То есть каждый четвертый кредит (только по этой программе) субсидируется государством – это нездорово и дорого для государства.
Уровень проблемных кредитов там невелик, но к концу мая размер кредитного портфеля банков по «5-7-9» превышал эквивалент в 2% ВВП, тогда как спрос был как минимум в два раза больше. Как его удовлетворить и в целом увеличить кредитование, но без значительных рисков для бюджета, – тема для дискуссии между МВФ, Минфином и Минэкономики с привлечениями НБУ.
Остаются еще три ключевых вопроса.
- Первый – законопроект (№8401) о возврате довоенного налогообложения принят и подписан президентом. Вопрос о том, насколько он совпадает с тем, что мы обещали в программе МВФ. Фонд еще изучает этот вопрос, но, думаю, при необходимости у нас достаточно времени, чтобы скорректировать закон. Эта инициатива также важна в рамках обсуждений президента с бизнесом по концентрации функций проверок бизнеса в одной организации.
- Второй – декларирование. Как я понимаю, эта дискуссия практически завершилась. Она, в частности, касается того, как упростить процесс, в том числе убрав жесткое наказание за технические ошибки. Особенно когда данные по декларанту уже есть в базах данных, которыми располагает государство. Почему-то мне кажется, что финальная версия не понравится ни коррупционерам, ни антикоррупционерам. Но с этим вопросом нужно двигаться вперед. Недавние публичные случаи являются дополнительной причиной вернуть декларирование.
- Третий – контроль за PEP, который в начале войны был сокращен до трех лет. Здесь также я уверен, что к сентябрю мы решим этот вопрос, к нему приковано внимание, в том числе наших американских и европейских партнеров.
Понимает ли Офис Зеленского важность МВФ и принимает ли Фонд налоговую реформу
Тем не менее из перечисленного заметно, что Украина выбивается из обязательств, описанных в меморандуме с МВФ. Не создается ли у вас впечатление, что в этом смысле мы возвращаемся к довоенным практикам в сотрудничестве с фондом, когда необходимые реформы выполняются с большим скрипом?
Реформы постоянно идут со скрипом в любой стране. Но то, что во время тяжелой войны экономика Украины работает слаженно и мы обсуждаем реформы, – заслуга украинской власти.
При этом мне кажется, что в Украине две полярные группы людей: одна считает МВФ всемирным злом, другая думает, это данность, и Фонд должен помогать всем странам фактически без условий. Неправы обе.
Я думаю, что украинские власти достаточно неплохо понимают, что на МВФ ориентируются и другие международные партнеры, которые фактически аутсорсят Фонду мониторинг экономических политик в стране. Отчеты МВФ читают все – на данный момент в них вы больше увидите хвалебных отзывов об украинских властях. Это не значит, что завтра будет легче, чем вчера. Есть более тяжелые реформы, которые нам нужно пройти, если мы хотим попасть в ЕС сильными.
Хорошо, что у премьера есть прямая и доверительная линия коммуникации с руководителем Европейского департамента МВФ. Качественный уровень дискуссии с Минфином и НБУ уже отмечали. Президент Зеленский напрямую общается с директором Фонда Кристалиной Георгиевой. Уверен, он тоже отлично понимает важность сотрудничества с Фондом.
Понимают ли это некоторые люди в Офисе президента? Мое мнение: да. Но Украина является демократией. Поэтому Фонд спокойно воспринимает разные политические заявления.
Имеете в виду заявления о налоговой реформе?
Наши партнеры, МВФ, но и США, ЕС и другие страны G7 поддерживают нас экономически и готовы это делать в течение нескольких лет, но не всегда. Они тоже спрашивают, а что вы делаете для того, чтобы экономически поддержать свои значительно возросшие социальные расходы и расходы по восстановлению? Минфин, Минэкономики и Минвосстановление отвечают на эти вопросы. Но ни один партнер Украины не поймет снижения налогов и создания дополнительных «дыр» в бюджете.
Раньше основная социальная нагрузка для бюджета была от пенсий, до войны Пенсионный фонд был глубоко дефицитным. После победы появится большая потребность поддерживать людей, пострадавших от войны: ветеранов, семьи погибших героев, вынужденных переселенцев, беженцев. Плюс сотни миллиардов долларов на восстановление.
Следует понимать, как мы будем это финансировать. То есть уже сейчас финансово готовиться к победе. Программа МВФ фактически дает нам время для этой подготовки. Потому она и разделена концептуально на две части. Первая – условно, во время войны, без особо сложных условий. Вторая – после войны с фокусом на структурных реформах, чтобы выйти на траекторию роста, которая нам также поможет по пути в ЕС.
Что МВФ думает о национализации Сенс Банка и банке для «Укрпочты»
Полностью ли МВФ разделяет позицию украинского государства, что национализация Сенс Банка была единственно возможным выходом?
МВФ работает на уровне принципов. Они очень просты. Во-первых, банковская система и НБУ должны работать согласно украинскому законодательству. В данном случае законодательство, обуславливающее национализацию, существует. Акционеры банка подверглись санкциям. Во-вторых, одна из целей программы МВФ – сохранение макроэкономической и финансовой стабильности. Если бы это был небольшой банк, то, наверное, национализировать его не надо было бы. «Сенс» является системно важным. Возвращаясь к первому пункту, согласно украинскому законодательству, национализация может быть одним из решений для сохранения макрофинансовой стабильности.
Есть третья позиция. В меморандуме действительно имеется пункт, что государство не планирует увеличивать свою долю в банковском секторе. Но системная угроза, о которой говорилось в первых двух пунктах, превалирует над третьим. Но он не упраздняется. Государство приняло вынужденное решение, но оно не должно владеть банками всегда. Поэтому вопрос приватизации обязательно будет оставаться на повестке дня. Думаю, что у Сенс Банка хорошие перспективы для возвращения в частные руки.
Законодательство, на которое вы ссылаетесь, фактически появилось «во время игры». То есть, очевидно, что законы, позволяющие при определенных обстоятельствах национализировать системные банки, писались именно под кейс «Сенса». Второй аспект – актив потеряли не только россияне во главе с Михаилом Фридманом, но и другие инвесторы, например, UniCredit Group. МВФ не смутили эти два момента?
Отталкиваясь от принципов, по которым работает МВФ: я бы ответил, что, будь Фонд против какого-либо законодательства, он бы прокоммуницировал об этом открыто.
Есть ли у Фонда замечания к выбору нового топ-менеджмента Сенс Банка? В частности, CEO Дмитрий Кузьмин давно не находился на менеджерских должностях в банках, а глава набсовета Шевки Аджунер ранее вызывал вопросы у НБУ, поскольку работал в нескольких НР украинских компаний одновременно.
МВФ не работает на уровне персоналий или имен. То, что МВФ может согласовывать какие-то имена, давать согласие или, наоборот, запрещать кого-либо назначать, – это миф, созданный людьми, пугающими украинцев историями о внешнем управлении. Думаю, все уже давно поняли, что такие нарративы продвигал враг, которому было важно, чтобы Украина была слабой перед вторжением.
МВФ работает исключительно в рамках принципов – есть условия программы, предложенные украинскими властями в меморандуме с МВФ, Фонд согласился профинансировать такую программу. Такая программа содержит условия по улучшению корпоративного управления и предусматривает выполнение каких-либо действий по принятию законодательства, нормативных документов, внедрению новых стандартов. Фонд следит за выполнением этих условий в рамках своих миссий, но на уровень имен никогда не спускается.
Заместитель руководителя Офиса президента Ростислав Шурма недавно публично поддержал идею создания банка «Укрпочты». Представляете ли вы обстоятельства, при которых МВФ согласился бы с этим?
90–95% дискуссий МВФ с украинскими властями проходит с Минфином и Нацбанком. Иногда сюда присоединяется Минэкономики, например, по вопросам экономического прогноза или корпоративного управления. Офис президента – не сторона переговоров с МВФ по финансовым вопросам. Хотя, конечно, может приобщаться.
«Укрпочта» также не является стороной переговоров. Игорь Смилянский является моим близким другом. Я и лично, и профессионально понимаю его желание получить банк ради увеличения стоимости бизнеса «Укрпочты». Но решение, нужен ли государству еще один госбанк, принимают институты высшего уровня – Кабмин, Минфин, НБУ, Минвосстановления. Позицию Нацбанка мы слышали (НБУ выступает против. – Forbes). Думаю, скоро услышим и позицию Кабмина.
Почему у Фонда уже нет вопросов к независимости НБУ
В меморандуме с МВФ едва ли не впервые отсутствует пункт о независимости НБУ. Почему в этот раз на этом не акцентируют внимание?
Я пришел в НБУ в конце февраля 2014 года. Нашей команде, которую позже возглавила Валерия Гонтарева, пришлось больше года работать в режиме не слишком высокого институционального доверия к НБУ со стороны Фонда. Причины исходили с периода до 2014-го. Только где-то в марте-апреле 2015-го люди в МВФ поверили, что в НБУ работает команда, настроенная на перемены. Нужно было доказать это действиями, а не только словами.
Для построения доверия нужно было иметь две вещи. Первая – институциональная способность, когда система работает независимо от руководителя. Я помню, как мы планировали Инфляционный отчет НБУ еще в 2015 году. Он до сих пор выходит, хотя у НБУ сменился не один глава. Также, несмотря на войну, НБУ и МВФ в рамках программы обсуждают, как вернуться к политике инфляционного таргетирования и гибкого курсообразования, на которые мы перешли еще в 2015-м. Эта институциональная последовательность важна для работы с МВФ.
Второе – независимость. Представитель одной из украинских госструктур как-то сказал мне: «Вы так реформировали НБУ, что каждый новый руководитель с первого дня начинает рассказывать о независимости». Это действительно важно, чтобы НБУ выполнял свои функции, чтобы эти решения базировались на профессиональном анализе экономической ситуации, а не политической целесообразности.
На независимость Нацбанка, по крайней мере сейчас, никто не посягает, поэтому такой темы в дискуссии между Украиной и МВФ нет. На мой взгляд, у МВФ есть абсолютно профессиональный и продуктивный разговор с Нацбанком. Важно, что глава НБУ Андрей Пышный, оставаясь сильной стороной переговоров с МВФ, ведет разговор «из одной комнаты» с Минфином. Раньше этого не было – обычно беседы по фискальной и монетарной политике проводились с разными командами.
Во время войны миссии проходят в Варшаве, где команды Минфина и НБУ фактически все дискуссии ведут вместе. Мне это очень нравится. Я не вижу фискального доминирования, которого можно было бы бояться, но вижу желание главы НБУ и министра найти общий знаменатель в разработке экономических политик.
Это не значит, что нет дискуссионных вопросов. Но Фонд очень доволен дискуссией с НБУ и Минфином. Теперь нужно к дискуссии еще больше приобщить Минэкономики и Минвосстановления, которые также принимают много экономических решений.
Почему Украина целый год ждала программу МВФ
Почему, по вашему мнению, Украина получила программу МВФ только через год после начала полномасштабной войны, если уже в первые месяцы было понятно, что все госинституты в стране работают?
Немного не так. Для ответа необходимо вернуться в начало. Кстати, интересный момент – из-за разницы во времени для МВФ война началась вечером 23 февраля. В этот день стартовала миссия Фонда по Украине для просмотра программы Stand By, утвержденной еще летом 2020 года.
Уже утром 24 числа в МВФ была создана междепартаментная группа по поддержке Украины. Через неделю мы организовали звонок Зеленского и Георгиевой. Уже 10 марта Фонд выделил стране $1,4 млрд в рамках инструмента Rapid Financial Instrument. Это невероятно быстрые темпы по меркам МВФ.
При этом в тот момент внутри Фонда фактически шла только одна дискуссия: что мы будем делать, когда россияне, которые тогда стояли под Киевом, получат доступ к этим деньгам. Не «если», а «когда». Таковы были настроения, но МВФ все равно предоставил деньги.
Приблизительно к середине апреля мы работали над оценкой потребностей. После анализа, который производили Минфин и МВФ, Кристалина Георгиева озвучила цифру в $5 млрд в месяц. Это был важный сигнал партнерам, поскольку МВФ фактически подтвердил эти расчеты. Но на практике мы увидели, что после неплохой помощи в марте далее она существенно уменьшилась. Как будто партнеры сказали нам: «спасибо за смелость, но это все».
Кроме того, что ни у одной из международных организаций не было инструментов для поддержки воюющей страны, из моих бесед со многими людьми на Западе следовало, что они считают нормальным, когда центробанк печатает деньги, а страну охватывают девальвация и всплеск инфляции. Я был с этим не согласен и говорил, что не хочу, чтобы наши солдаты вместо сопротивления россиянам думали о курсе гривни и ситуации с банками.
Вы говорите, что у международных организаций не было инструментов поддержки Украины. Но во время Весеннего собрания МВФ, где Георгиева озвучила потребность в 5 млрд в месяц, много говорилось о создании административного счета для Украины, который могли бы пополнить разные страны. В том числе речь шла об остатках $600 млрд, распределенных МВФ между странами для борьбы с последствиями COVID-19. Почему эта идея не заработала?
Этот механизм заработал и до сих пор работает. Несколько стран, например, Канада, Германия, Нидерланды, Бельгия, предоставляли деньги через него. В общем – более $2,5 млрд. Но параллельно с этим схожий мультидонор был создан во Всемирном банке. Он был более понятен странам, поскольку ВБ параллельно верифицирует расходы, на которые получатель тратит средства. Поэтому, например, США предоставляли свои гранты Украине именно через Всемирный банк – им важно получать такую верификацию для Конгресса. Но здесь нет никакой конкуренции – для Украины все равно, через какой инструмент получать деньги.
Что касается распределенных $600 млрд, нужно понимать, что они были выделены в СПЗ. Это такая виртуальная валюта МВФ. В большинстве этих ресурсов распоряжаются не правительства, а центральные банки. Для инвестирования СПЗ действуют определенные требования – эти средства нельзя подарить, только предоставить в кредит. Кредитование воюющей страны – это стопроцентный кредитный риск. На примере ЕС мы анализировали ситуацию – оказалось, что они просто не могут никоим образом передать эти деньги Украине.
Влияла ли на эту дискуссию общая репутация украинского правительства, которое, независимо от персоналий, всегда выполняло программы МВФ с серьезными проблемами?
После начала войны все, что раньше было отрицательного, аннулировалось, тогда как положительные стороны, наоборот, усилились. То, как правительство, центральный банк, Минфин управляли ситуацией, не говоря уже о ВСУ и гражданах, вызвало огромное уважение и удивление на уровне «вау». Уверен, что наши политики и решения первых месяцев войны войдут в учебники по работе во время кризисов.
Основная проблема была в неопределенности. Примерно в конце июля на заседании Совета директоров были озвучены результаты непубличного исследования по Украине. Вывод был один – ситуация плохая и будет еще хуже.
Это был период увлекательных дискуссий. Мы инициировали встречу с руководством, чтобы все же обсудить, как Фонд может помочь. На ней было 11 директоров МВФ. Меня сразу спросили: где остальные 13? И это был сложный вопрос, потому что у Фонда были разные позиции. Мы знаем, как к войне в Украине относится условный Global South. Совершенно верно, что сейчас и президент, и правительство работают с этими странами.
В целом год назад 90% персонала МВФ сказали бы, что программа для Украины невозможна. На нашей стороне точно была и есть директор-распорядитель Фонда Кристалина Георгиева. Кстати, на уровне менеджмента она напрямую занимается Украиной. Таких стран в Фонде буквально несколько (например, США, Великобритания). На встрече с директорами она пообещала, что в течение августа 2022 года МВФ изучит все возможные варианты.
В итоге мы вышли на стратегию, которая состояла из нескольких этапов и должна была привести Украину к новой полноценной программе. Во-первых, деньги нужны были уже в сентябре-октябре. Для этого нам нужно было увеличить лимиты для emergency financing. Здесь было два пути – сделать исключение для Украины или изменить правила для всех. Это тоже непростая дискуссия. Многие говорили, что нельзя поддерживать только Украину, потому что вообще-то в мире происходят около 70 военных конфликтов. Именно поэтому остановились на более широком инструменте, который называется foodshock window и поддерживает все страны, так или иначе пострадавшие из-за нападения России на Украину.
Во-вторых, собственно программа. Главная сложность заключалась в том, что МВФ не работает со странами с таким высоким уровнем неопределенности. Поэтому нам нужен был полностью новый инструмент, который мог бы создать рамку, в которой программа работает, даже если ухудшаются экономические условия. У Фонда существовала мониторинговая программа, но она использовалась для стран, у которых еще не было опыта сотрудничества с МВФ или у которых были внутренние проблемы на уровне работы правительства или других институтов. Украине это не подходило.
Кстати, когда я увидел недавние коммуникации по поводу вступления Украины в НАТО, это очень напомнило дискуссию в МВФ. Тогда тоже обсуждалось, что страна может получить финансирование только при наступлении значительного количества предпосылок, таких как гарантии стран G7 или большая определенность в будущем. У нас тоже пытались прописать максимально мягкие обязательства Фонда по финансированию. Мы же с правительством настаивали, что в случае выполнения условия мониторинговой программы МВФ обязательно должен нас профинансировать.
Были и концептуальные вопросы. Мониторинговая программа была задумана как инструмент для всех стран. Но некоторые государства начали говорить, что это хорошо, но требования для Украины слишком высоки. Другие страны просто никогда не смогут достичь уровня управляемости экономикой во время войны, которую продемонстрировала Украина.
Повлияли ли на темпы дискуссии достаточно резкие заявления ряда украинских чиновников относительно пассивной позиции МВФ в июле-сентябре 2022-го?
Такая критика была в конце лета, когда Фонд искал внутреннее решение. Но после того как в сентябре мы утвердили эту стратегию, украинское правительство хорошо понимало, почему, зачем это нужно и как это приведет Украину к программе с финансированием. И почему надеяться на исключение из правил было бы ошибочным решением. Так что дискуссия была достаточно конструктивной.
Среди этих переговоров в Украине довольно неожиданно сменился глава НБУ. С одной стороны, Кирилл Шевченко ушел по собственному желанию , но с другой, потом против него возбудили уголовное дело и он заявил о политическом давлении. Также у него были очевидные противоречия с министром финансов Сергеем Марченко. Повлияло ли это на разговор с МВФ?
Это не оказало существенного влияния. К тому же Андрей Пышный сразу после назначения сделал совершенно правильные вещи. Во-первых, в первый день провел звонок с руководителем Европейского департамента МВФ, где сказал, что поддерживает все обязательства, о которых шла речь в предыдущих дискуссиях. Во-вторых, использовал следующий месяц для подготовки к предметному разговору о новой программе и уже в ноябре, во время миссии МВФ в Варшаве, показал себя полностью «в материале», в том числе и по небанковским темам. С этого момента все вопросы были сняты.
Пышный рассказывал, что МВФ планировал сделать два пересмотра мониторинговой программы, но Украина настаивала на одном. Как удалось убедить обычно консервативный Фонд?
Был четкий месседж от менеджмента, что нужно сделать все как можно скорее. Директора говорили, что Украина выполняет требования, поэтому можно начать полноценную программу. Особенно сказался визит Георгиевой в Киев в феврале 2023-го. Вернувшись, она сообщила, что в Украине все работает – правительство, Нацбанк, другие институции, бизнес. И что ее особенно поразило в Киеве и Ирпене – это чистые улицы, где она была. Потому что это не только центральное правительство, но и местные власти, коммунальные службы. Этим Украина ее удивила.
В результате, несмотря на войну, Украина смогла выполнить все условия мониторинговой программы, продемонстрировала управляемость экономических процессов, способность выполнять сложные условия программы. Фонд понял, что прогнозировать экономические параметры можно, изменил несколько политик для того, чтобы иметь возможность финансировать страну с чрезвычайным уровнем неопределенности. И в конце марта мы смогли утвердить новую программу расширенного кредитования на $15,6 млрд.
Что важно – на следующие четыре года она объединяет наших ключевых партнеров-доноров, которые пообещали Украине поддержку в $115 млрд. Теперь дело за нами – выиграть войну и отстроить экономику. Макрофинансовую базу для восстановления создаст программа, финансируемая сейчас МВФ.
В подготовке материала участвовал репортер Forbes Павел Калашник
Вы нашли ошибку или неточность?
Оставьте отзыв для редакции. Мы учтем ваши замечания как можно скорее.